Сладостный обман - [10]

– Не бойтесь, – ласково заговорил он и, сняв свой плащ, протянул его гостье. Та с благодарностью приняла его и, стыдливо опустив глаза, прикрылась им. – Тот человек, что гнался за вами, очень мало похож на разбойника, – предположил Ричард. – Расскажите мне честно, что с вами произошло, и я подумаю, чем смогу вам помочь…

Ресницы девушки дрогнули. Подняв глаза, она вопросительно посмотрела на него.

– Но… но почему вы полагаете, что я могу довериться вам?

С минуту Ричард подумал над словами девушки и затем ответил:

– А у вас есть еще кто-нибудь, кому вы можете доверять?

Девушка обреченно покачала головой.

– Ну вот видите, – проговорил Ричард и взял ее дрожащую руку в свою. – Тогда у вас просто нет выбора. Не так ли?

2

Лондон, 1664 год.

Откинувшись на спинку уютного кожаного сиденья, Кэвин Вакстон, граф Вакстон, задумчиво кивал. Он не очень-то вслушивался в то, что говорили его приятели, их беседа не интересовала его. В гораздо большей степени его занимали собственные проблемы. Кэвин приехал в Лондон всего несколько дней назад и предпочел бы остаться у себя в комнате на Ковент-Гарден, чтобы как следует обдумать свое положение. Однако, к несчастью, старинный приятель Кэвина, Джеймс Ноулз, подвернулся ему в здании Королевской биржи совершенно случайно. Результатом встречи и явилось посещение Королевского театра. Джеймс долго убеждал его, что это будет незабываемая ночь, и Кэвин хоть и неохотно, но поддался на его уговоры.

Украшенная гербом карета Джеймса грохотала по Друри-лэйн, с трудом пробиваясь сквозь толпу торговцев, спешивших по своим делам мастеровых и назойливых нищих. Проехать по улице оказалось непросто – дорогу то и дело перебегали мальчишки с тележками, а навстречу шли другие кареты. Приходилось надолго задерживаться. Шум стоял невообразимый, порой Кэвин с трудом разбирал, что говорит ему Джеймс. Помимо прочих неудобств, стояла страшная жара, в карете было так душно, что человек, физически не очень крепкий, просто упал бы в обморок.

Поглядывая в открытое окно кареты, Кэвин не переставал удивляться переменам, происшедшим в Лондоне за последние три года. Он уехал отсюда в 1661 году, сразу после того, как король Карл наградил его большими земельными владениями в американских колониях. Это был щедрый подарок, плата Кэвину за его верность короне и за деньги, некогда предоставленные королю на ведение войны. Тогда, до отъезда, Лондон был весь в руинах. Пуритане довели город до крайней убогости. Кэвин никак не ожидал, что Лондон так быстро возродится. Теперь это был довольно крупный и процветающий город, вполне заслуживающий звания столицы могущественной державы.

Восстановление Лондона ознаменовалось расцветом пошлости, непристойности и разврата. Отовсюду веяло растлением и воровством. Казалось, сам воздух Лондона пропитан грехом и заражает своей отравой его жителей. Во всем чувствовался дикий разгул, в каждом жесте и каждом звуке сквозила похоть. Честность уступала место бесчестию.

Кэвину порой казалось, что все лондонцы без исключения, где бы они ни находились – дома ли, в многочисленных харчевнях и пивных, на улицах или магазинах, – заняты какими-то очень важными делами. Он не видел различия между аристократами, мечущимися по бирже, и шныряющими по улицам карманниками. Стремления и тех и других были направлены только на приобретение золота, разница заключалась лишь в том, что первые искали слитки, а вторые удовольствовались бы срезанными с камзола пуговицами. И поиски эти не прекращались ни на минуту. И эта всеобщая гонка за богатством напоминала сумасшествие, безумие, враз охватившее всю нацию. Вся Англия процветала, но Кэвин видел и обратную сторону обогащения – озабоченные и безрадостные лица аристократов, по духу и по сути своей ничем не отличающихся от уличных попрошаек.

Не прошло и двух дней, как Кэвин начал скучать по чистому и вольному воздуху американских колоний, по их необозримым пространствам, поражающим своей красотой и чарующей безмятежностью. Здесь, в Лондоне, ему было не по себе. Куда-то спешащие люди пугали его, он боялся затеряться в толпе и исчезнуть, словно раствориться. Но еще больше его страшила мысль стать таким же, как и все. Быть подхваченным волной стяжательства, закрутиться в золотом водовороте он не желал. Кэвин отвык от многолюдья. Он чувствовал себя в Лондоне неуютно, далеко не так спокойно и свободно, как в Мэриленде. Только там, на бескрайних просторах, на изрезанных чудесными бухтами землях, познал он, что такое настоящая свобода.

Собственно говоря, Кэвин не хотел ехать в Лондон. Вначале он намеревался послать в столицу своего представителя с прошением о приобретении новых земель. Пересечь океан его заставило письмо, полученное от поверенного его брата Уолдрона.

В письме, кстати, с неточно указанным адресом, отчего оно около двух месяцев бродило по колониям, сообщалось о печальной кончине графа Вакстона, убитого собственной женой, и о небольшом наследстве. Известие о смерти брата поразило Кэвина так сильно, что он решил немедленно ехать в Лондон. Но не погоня за титулом двигала им и не желание получить деньги, хотя и столь необходимые. Молодого графа Вакстона гнала в Лондон жажда восстановить справедливость.