Сладкая ловушка - [23]

«Теперь оставшийся один в доме Григорьев уж точно не сдастся: ему терять нечего. Ах черт! Как все неудачно сложилось»…

Его размышления прервал сильный толчок под локоть: «Разреши, полковник, мне потолковать с Петькой. Тебе не удалось, так, может быть, я договориться сумею». «Этого делать никак нельзя. Он может взять брата в заложники, и тогда все осложнится», — промелькнуло в голове от полковника. Но, не давая ему опомниться, Николай перескочил через каменную кладку ограды, и решительно направился через площадь к дому. Полковник повелительно остановил своих подчиненных, готовых ринуться вслед и остановить Николая: теперь уже поздно. Все замерли с тревогой, ожидая выстрела. Но все было тихо. Подойдя вплотную к дому, Николай резко подтянулся и по-солдатски ловко перекинул свое тело через подоконник.

Томительно текло время. Выстрел, раздавшийся из дома, больно ударил по нервам. Полковник напряженно всматривался в окно. Когда из проема высунулся Николай и призывно махнул рукой, полковник облегченно вздохнул и со своими ребятами поспешил к дому. Труп Петра лежал посреди комнаты. У него бала прострелена грудь. На левом виске темнела свежая ссадина. Полковник бросил быстрый взгляд на стоящего в углу Николая. Так и есть: пальца на правой руке распухли, и он их, болезненно морщась массирует. И полковник поспешно, словно уверяя себя и своих ребят, делает категорическое заключение: «Явное самоубийство!»

Стараясь не встречаться с ним взглядом, Николай отворачивается. Желая его утешить, полковник подходит и трогает Николая за плечо. Но Николай останавливает его: «Не надо, полковник. Так лучше для всех: и матери не страдать от позора перед людьми на суде, и он сам отмучился, и людей мучить больше не будет. А меня утешать не надо. Я был с ним рядом с детства. Один раз на рыбалке пацаненком он зацепил крючок удочки за штаны и со слезами умолял отцепить его, чтобы мать не ругалась за порванную обновку. Вот такого его беспомощного и в слезах я сейчас жалею. А это, — он хотел заставить себя взглянуть в сторону лежащего безжизненного тела, но не смог, — это не он, а другой — чужой, которого я не знаю и знать не хочу». Николай безутешно машет рукой и механически направляется к окну. Полковник хочет указать ему на возможность выйти, как и положено, через дверь. Но не решается, и Николай, легко выпрыгнув из окна, идет через площадь туда, где бьется в объятиях сестры в истеричных рыданиях мать.

Полковник отворачивается и, достав сигарету, с облегчением закуривает.

Ошибка

С утра секретный осведомитель местного отдела уголовного розыска Витька Жук маялся с похмелья, не зная, где добыть денег на выпивку.

Когда-то Жук был удачливым карманником, но теперь дрожащие от постоянного пьянства пальцы отказывались повиноваться. И он отправился к магазину в надежде выпросить у кого-нибудь из дружков в долг стакан дешевой водки. Его путь лежал по узкому переулку, застроенному с обеих сторон вычурными фасадами жилых домов и офисов. Внезапно он увидел выходящего из выкрашенного в зеленый цвет особняка толстяка-кавказца с кейсом в руках. Тот направился к «Мерседесу», стоящему возле тротуара, держа наготове ключ. Но открыть дверцу иномарки не успел. Внезапно сбоку к нему подскочили двое молодых мужчин. Один из них резко сунул руку в нагрудный карман и кавказец невольно отшатнулся назад, опасаясь нападения. Но тот вынул не оружие, а служебное удостоверение и поднес его к глазам владельца кейса. Тот внимательно прочитал содержание документа и, согласно кивнув, послушно направился к стоящим неподалеку «жигулям». Остановившие его мужчины шли по бокам, зорко следя за каждым движениям задержанного.

Посмотрев вслед отъехавшим «жигулям», Жук одобрительно покрутил головой: он хорошо знал этих двух сыщиков из местного отдела милиции. Старков и Севрюгин всегда работали вместе и довольно жестко. За глаза уголовники называли их по первым буквам фамилий «СС» и старались к ним лишний раз не попадаться: если не посадят в камеру без вины, то почки отобьют просто так, для собственного удовольствия.

«Наверное Щукин послал этих бультерьеров взять за хобот фирмача. Не по своей же воле полезли на рожон.»

Вспомнив о Щукине алкаш воспрянул духом: «А чего я мучаюсь? Пойду к Виталию Ивановичу и попрошу денег. Для начала, конечно, получу дважды по шее. А потом навру с три короба о приезжих гастролерах, привезших в город дурь, и, если майор в хорошем настроении, за информацию выдаст вознаграждение на похмелку.»

Идея показалась заманчивой и Жук поспешил к местному отделу милиции.

Войдя в здание, он, задыхаясь, поднялся на второй этаж и, осторожно постучавшись, приоткрыл дверь. Щукин был один в кабинете. Увидев опухшее лицо своего агента злобно выругался:

— Ну заходи, козел вонючий, давно я тебя не учил уму-разуму. Почему от меня бегаешь уже второй месяц!

Увидев как Щукин встал во весь свой огромный рост и занес кулак, Жук испуганно зажмурился и жалобно запричитал: Подожди Виталий Иванович бить. Я не мог придти. Познакомился с приезжими гонцами из Саратова. Они наркоту привезли. Я и пытался выяснить, где у них перевалочный пункт.