Сквозь страх - [37]

Капитан также четко усвоил, как прекрасный ученик, нетрудный урок, что человек, которому завидуют, в глазах патологических завистников всегда видится пронырой, ловким дельцом, проходимцем или счастливым дураком, удачливой серостью. Но никогда не видят в нем ни талантов, ни тем более гениальности. А потому завистники — полуслепцы. Но они и полоумны, поскольку, как типичные глупцы, замечают и осмысливают все результаты деятельности людей, которым завидуют, не как объективную закономерность, а как чистую случайность. И Мулюков написал однажды полушутя-полусерьезно на клочке бумаги: «Завистник — это полоумный полуслепец, который в оценке успехов деятельности окружающих его людей, в отношении к ним исходит из полузвериных инстинктов, унаследованных еще от обезьянолюдей плиоценского периода кайнозойской эры, и который испытывает удовольствие, как дикарь-каннибал, когда пожирает очередную свою жертву».

Мулюков даже не предполагал, что из-за этой бумажки у него будут неприятности по службе. Он оставил ее на своем рабочем столе и на минутку отлучился. Когда же вернулся в свой кабинет, бумажка с этой записью бесследно исчезла. Собственно, капитан и не искал ее. Но через несколько дней его вызвал к себе полковник Кузьмин, положил перед ним этот клочок бумажки и тихо, сухо спросил:

— Ваше сочинение?

Увидев знакомую бумажку, Мулюков утвердительно кивнул.

— Значит, вы, милостивый сударь, относите меня к завистникам-людоедам? — Лицо полковника побагровело. — Позвольте вас, досточтимый капитан, спросить: почему в вашем представлении я заслужил такой высокой чести?

Мулюков в первую минуту не мог понять, каким образом эта бумажка оказалась у его начальника и почему тот отнес ее содержание на свой счет. Но когда капитан пробежал глазами по тексту, он чуть не поперхнулся: кто-то приписал, подделав его почерк: «Сей завистник-душегуб и дубина — полковник А. П. Кузьмин». Мулюков конечно же пояснил ему все как было. Но все равно после этого случая его начальник резко изменился: перестал с ним советоваться, всегда говорил холодным тоном, совал его, как кляп, в пасть провалов и огрехов, которые допускали его коллеги. Словом, жизнь стала трудней, и Мулюков начал замечать в последние дни злорадные ухмылки Миргазиянова и его дружка прапорщика Дардиева, служившего в одном из полков казанского гарнизона. Этот Дардиев, перед тем как пойти на военную службу, промышлял граверными работами. И Мулюков слышал, что прапорщик за большой куш вспоминает свое ремесло: фабрикует разным хмырям и уголовникам чистенькие документы с надежными печатями. Этот бывший гравер мастерски подделывал любые почерки.

То, что его подставили под удар два этих молодца, капитан не сомневался. И в эти дни его душила, как астма, не обида на этих темных прощелыг, а досада на самого себя, на свою дурость: ведь он дал возможность этим тыловым ничтожествам торжествовать, праздновать гнусную победу над ним, боевым офицером. А этот тупица полковник Кузьмин поверил подсунутой ему туфте и сбросил маску лощеного интеллигента с дипломатическими вывертами. Три дня тому назад, перед командировкой в Чистополь, полковник Кузьмин, сделав ему внушение, отстранил от проведения одной заманчивой операции, которая обещала выход на агента-связника. Мулюков понимал: полковник будет попросту выживать его, создавая трудности по службе и обвиняя при любом удобном случае во всех грехах, в том числе и тех, в которых нет его вины. И он теперь больше думал о том, что ему делать дальше: проситься на фронт или же немного подождать, потерпеть. Ведь могут же этого дряхлого мерина наконец-то шугануть из его теплого, уютного стойла, где он не работает, а находится в постоянной сладостной дремоте. Всем же очевидно: не тянет уж больше, не под силу ему тащить тяжелую поклажу контрразведки целого военного округа. Есть же в отделе сильные мужики со светлыми головами. Вон хотя бы взять подполковника Иванова. Чем не начальник? Этот бы гору свернул. А какой человечище! Нда… Такие люди почти всегда в стороне. Заняты второстепенными делами. А жаль! И все потому, что нет руки да лишний раз не склонит свою гордую голову в почтительном поклоне перед сильными мира сего. Да, так уж повелось исстари, с незапамятных веков: талантливые люди обычно уповают на свой талант, на свою способность вершить большие дела, полагая, что этого вполне достаточно, чтобы достичь поставленной цели, чтобы утвердиться в жизни. Но жизнь чаще всего посрамляет таких легковеров-оптимистов. Они-то как раз и терпят поражения на государственно-чиновничьей службе, потому как не придают значения такой экипировке, как угодничество, услужливость, подхалимство, лесть. Этим подлым арсеналом оружия прекрасно вооружена серость, бездарная посредственность, удачно заменяя тем самым отсутствующий талант. Услужливая, льстивая серость в основном и достигает высоких постов. Так было, так и есть. Но Мулюков верил, что в будущем так не будет. Он объяснял такое уродливое положение сохранившейся еще феодально-царистской психологией в сознания людей. Но сам он не хотел делать карьеру на государственной службе. И после окончания войны собирался уйти из военной контрразведки. Голубая его мечта — стать преподавателем на юридическом факультете Казанского университета и заняться уголовно-правовой наукой.