Сквозь страх - [38]

Но это, как был убежден Мулюков, все находится за синими далями да за высокими горами. И в ближайшие годы он не рассчитывал дойти до желанной цели. Капитан, прикидывая и так и сяк, приходил к одному и тому же выводу: безголовое Временное правительство не закончит войну в ближайшие год-два. По крайней мере, Мулюков не чувствовал, что Австро-Венгерская и Германская империи выдохлись и вот-вот рухнут от полного истощения. Скорее наоборот, Россия не выдержит, надсадится. Ведь кругом была разруха, голод подползал к людям страшным чудовищем. В стране свирепствовала невиданная инфляция. Вот уже с июля месяца, когда началось подавление ранее провозглашенных свобод, Мулюкова не покидало ни на один день ощущение, что государственная машина мчится к бездонной пропасти и скоро вдребезги разобьется. Он допускал, что это правительство падет не только от ударов извне, но, главным образом, вследствие внутренней борьбы между политическими партиями. Сам же капитан не принадлежал ни к одной из них. Ему представлялось наиболее справедливой позиция большевиков. Но чья партия возьмет верх в этой непростой ситуации, он не знал.

Часа в четыре пополудни в зарешеченное окошко кабинета, где копался в бумагах капитан Мулюков, полезли длинные тени, словно темные руки ночных привидений, которые хотели незаметно выкрасть остатки скудного осеннего света. Перечитывая заявление купца Галятдинова, капитан не заметил, как в его неуютном помещении воцарились сумерки. Лишь после того, как буквы начали расплываться, он оторвался от бумаги. «Э-хе-хе… А этот Измайлов к делу о гибели полковника не подходит ни с какого бока, — подумал контрразведчик. — Во всяком случае, никак не сходится время».

Мулюков сопоставил время, когда погиб полковник Кузнецов, — это было в 19 часов, и время, когда Измайлов покинул двор купца Галятдинова, — 19 часов 35 минут. Это время значилось в заявлении купца. Это подтверждалось и милицией, прибывшей к Нагим-баю через десять минут. (В рапорте милиционеров значилось 19 часов 45 минут).

Потом он еще раз перепроверил это время, вызвав через нарочного купца Галятдинова и его работников, и затем спокойно вычеркнул из обвинительного заключения уголовного дела Измайлова эпизод по убийству полковника Кузнецова. Капитан Мулюков окончательно понял: следователь Серадов сознательно не обращал внимание на это временное расхождение. И теперь контрразведчик сидел и гадал: взятка или прямая, непосредственная причастность Серадова к работе вражеской агентуры явилась причиной его должностного преступления? «Ничего, я спрошу его сам об этом». Капитан вспомнил угрюмый, неприязненный, а подчас и враждебный взгляд своего начальника и грустно произнес вслух:

— А может, и не придется тебе, Талиб Акрамович, это сделать. Всего скорее, что нет. — И тут же мелькнула мысль: «Вот пошлют тебя на фронт или на укрепление кадров куда-нибудь в тмутаракань и будешь там куковать один вдали от семьи».

Мулюков пошел в камеру к Измайлову и известил его, что обвинение в убийстве полковника Кузнецова он с него снимает.

— Ну, а история во дворе купеческого дома — это не моя компетенция, — пояснил капитан. — Подобными делами занимается милиция.

В тот же вечер Измайлова перевели из камеры смертников в общую камеру, изрядно набитую разношерстным людом.

ГЛАВА V КРУТОЙ ПОВОРОТ

Незаметная, непрезентабельная идея превращается в идеал, как гадкий утенок в прекрасного лебедя, тогда, когда обнаруживается в ней привлекательность и когда она побуждает людей к стремлению к ней.

Автор

Очистительный ветер Октябрьской революции пронесся по всей Казанской губернии, сметая с дороги истории старую власть, как сгнившую листву. В один из дней, в полдень, в Чистополе на городской управе, на зданиях суда и милиции, на всех других присутственных местах пламенели красные полотнища.

Днем вооруженные винтовками рабочие, революционные солдаты и матросы волжской флотилии заняли без единого выстрела и городскую тюрьму. Возглавлял всю эту группу светловолосый мужчина средних лет в черном бешмете. Охрана, не оказывая сопротивления, сложила оружие и поспешила удалиться восвояси. Когда солдатские сапоги загромыхали под кирпичными сводами тюремного коридора, напуганные надзиратели, понимая, что происходит, шарахнулись к выходу, но дорогу им преградили вооруженные рабочие и велели идти по своим местам.

В первые же минуты, когда до заключенных начали доноситься из коридора беспокойные возгласы надзирателей, какая-то непонятная возня и суета, в камере, где сидел Измайлов, наступила мертвая тишина. Никто из заключенных ничего хорошего для себя не ждал. Неожиданно донесшаяся до узников, и без того напуганных, частая дробь множества ног тотчас бросила многих в пучину страха. Кто-то тоскливым, дрожащим, скрипучим голосом проблеял:

— Кажись, конвой поспешает за смертниками. В расход пущать будут. Военно-полевой суд-то, чай, кучу дел проштампелевал.

— Не-е… Ет што-то другое. За восемь-то месяцев отсидки я ышо не слыхивал эдакого шума. Може, свара какая вышла, — настороженно высказал предположение сивобородый мужичонка в грязно-серой косоворотке без пуговиц. — А може, нас усех того… на каторгу. Ох-хо-хо, осенью да по себирскому трахту в наших обувках-то дело гибельное. Загнемся вусе ышо до Уралу…