Сквозь страх - [170]

— А где мы встретимся?

— Вы, Дмитрий, подойдите к одиннадцати вечера в Шамовскую рощу, это за Шамовской больницей. Стойте в начале аллеи. Вас встретят и проводят ко мне.

— Ваш паж встретит?

Она ничего не ответила, лишь ослепительно-прелестно и вместе с тем по-детски улыбнулась.

«Если есть живые богини на земле, так это княгиня Флора», — подумал Митька, входя в знакомый уютный зал, где компания вовсю пировала за столом.

Потом Апанаев представил Митьке Пафнутия Денисовича. Пожилой, коротко стриженный мужчина протянул руку:

— Казимаков.

Бывший ротмистр казанского губернского жандармского управления без длинных предисловий и проволочки, как рациональный купец, дороживший временем, заявил:

— Рудевич мне сказал, что вас интересуют подземные ходы Казани. Извольте, такие исчерпывающие сведения я могу вам, господа, представить. Но они, как и любые важные сведения, стоят денег. И немалых. Ежели конкретно — десять тысяч золотом.

— Сведения, говорите, исчерпывающие? — осведомился Апанаев.

— Анвар Бадретдинович, обижаете политическую контрразведку Российской империи. В ней, в отличие от самих императоров, особенно от Николая Второго, работали неглупые люди. И уж поверьте, судари, мы интересовались всем. А уж подземными ходами — тем паче. Они ведь могут служить не только местом для отменных тайников, скажем, для размещения подпольных типографий, для сокрытия оружия и прочих вещественных доказательств преступной деятельности. Наконец, подземные ходы могут быть использованы для проникновения в те или иные важные здания, например, в госбанк, дабы слегка потрясти казенный карман. Я уж не говорю о том, что подземелья могут послужить для диверсий. Вот все эти реальные опасения, судари, и заставляли жандармерию всерьез проявлять прыть и настойчивость в исследовании системы подземных ходов в Казани. Так что составленная схема подземелий города — самая что ни на есть исчерпывающая.

Апанаев и Митька молчали. Видя их колебания, Казимаков сказал:

— Она, эта схема, стоит дороже. Мне за нее дают некие здешние подпольные организации в два раза больше. Сам-то я в этих играх сейчас не участвую.

— Почему? — поинтересовался Сабадырев.

— Уж коль не удержали власть, огражденную гигантской стеной штыков, то как же можно ее восстановить при гораздо меньших силах. А? Борьба за возврат потерянной власти — это сейчас отдает сильным запахом дохлятины. Короче, это утопия. Воевать, бороться за обреченное дело — глупо, пустая трата сил. А посему, учитывая, что жизнь коротка и загажена, как детская рубашонка, предпочитаю вкушать истинные непреходящие человеческие ценности: любить, вкусно жрать, блаженствовать, блистать в интересных обществах при набитых червонцами карманах. Ведь все в жизни сводится в конечном счете к этому. Меня в обратном не переубедит и целая свора оголтелых моралистов-оракулов, которые верят в то, что говорят. И исходя из своей жизненной концепции, я зарабатываю эти самые червонцы честным трудом: продаю нуждающимся людям ценные сведения.

— Наводчики, кажись, тоже торгуют ценными сведениями, съехидничал Митька. — Да вот их почему-то по всем уголовным законам всегда причисляют не к лику честных людей, а к грешникам, к тюремным постояльцам.

— Согласен, молодой человек. Согласен с вами, — Казимаков вытащил толстую сигару и закурил. — Но есть одно «но». Это правило действует в цивилизованных обществах. А когда речь идет о быдле, захватившем власть, любые поступки оправданны.

«Самое большое прирожденное умение человека в области блудословия, словесной эквилибристики — это оправдывать свои безнравственные поступки. Здесь люди дошли до такого совершенства, что сами верят своей выдумке, даже если она будет выглядеть неприкрытой ложью», — подумал Сабадырев, тупо глядя на лакированные штиблеты Казимакова.

Бывший жандарм не хотел уступать ни одной копейки от первоначально названной суммы за схему городских подземелий, когда с ним начал торговаться купец Апанаев. Даже его предложение войти в долю предстоящего «дела» на выгодных условиях не поколебало Казимакова. Наконец Апанаев махнул рукой и сказал:

— Хорошо, Пафнутий Денисыч, согласен. Когда вы сможете передать?

— Да хоть сейчас.

— Прекрасно, давайте.

— Деньги, как говорит чернь, на бочку.

— Такие деньги нынче никто с собой не носит, — заметил Апанаев. — Завтра утречком вам доставят по любому адресу, который вы скажете. Слово купца.

— От времени происходит эрозия даже гранита. А уж слова в нынешнее время ветшают не по дням, а по минутам.

— Обижаешь, господин Казимаков. Слово у меня железное. Апанаевы в торговле никого не надували…

— Да нет, вы, Анвар Бадретдинович, неправильно меня поняли. Я вам верю. Но обстоятельства взбесились сейчас, вышли из-под нашего контроля. Они-то нас могут за горло взять в любую секунду. Например, ЧК или уголовный розыск. Да может просто пьяный анархист наганом побаловаться. Сейчас наступили времена кулачного права.

Сабадырев заметно скривил лицо, как только услышал нелестные слова об анархистах, но промолчал: Апанаев незаметно наступил ему на ногу.

— Я с вами, господа, пардон, товарищи, встречусь через пару дней. — Казимаков немного подумал и прибавил: — Встретимся в Державинском саду в восемь вечера. Я вас найду там.