Сквозь ночь - [56]

К обеду он вернулся домой.

— Тут тебе из издательства авторские прислали, — встретила его Мария Макаровна.

— Ага, очень хорошо… — рассеянно ответил Дмитрий Иваныч. Он полистал пахнувшую типографией книжку и понюхал ее.

Обедал ой вяло, ковырял вилкой, уткнувшись в газету. На четвертой странице он прочитал набранную петитом заметку об издательских планах на ближайший год.

«Писатель Дм. Цыганков, — было сказано в заметке, — автор тепло встреченной читателями книги «В боях за Родину», заканчивает работу над сборником рассказов «Мирный фронт». В беседе с нашим корреспондентом Дм. Цыганков сообщил: «Герои моих рассказов — это люди, знакомые читателю по книге «В боях за Родину», — танкисты, пехотинцы, разведчики, завоевывающие новые победы на фронте мирного созидательного труда…»

Третьего Цыганков есть не стал.

— Ты что, нездоров? — спросила Мария Макаровна.

— Нет, ничего, — сказал Цыганков. — Так, устал немного…

Он прошел в кабинет и лег, уставясь в потолок.

3

Дня через три, вечером, снова явился Раколин.

— Дмитрий Иваныч, к тебе пришли, — сказала Мария Макаровна, заглянув в кабинет и зачем-то подмигнув при этом.

— А-а, Федя, заходите! — пригласил Цыганков, увидя стоявшего за спиной Марии Макаровны Раколина.

— Вы, конечно, извините, — сказал Федя, входя в кабинет. Он споткнулся о порог, вздохнул и улыбнулся.

«Пьян», — подумал Цыганков.

— Проходите, проходите, Федя, — сказал он как можно приветливее. — Садитесь…

Федя твердо прошагал к креслу и сел.

— Вы, конечно, извините, — повторил он, широко улыбаясь.

— Пожалуйста, пожалуйста, — сказал Цыганков, потирая руки и испытывая неловкость, какую испытывает в подобных случаях трезвый человек.

— Я, конечно, маленько выпивши, — сказал Федя, — но это ничего. — Он подумал, как бы вспоминая что-то, шумно вздохнул и сказал: — Выхожу я сегодня из мастерской, только пошабашил, идет Захаров, вы же его знаете?

«Кажется, тот, о котором он писал в письме», — подумал Цыганков.

— Да, да, конечно, — сказал он. — Помощник мастера?

— Ага, мировой парень, — продолжал Федя, — он как раз премию получил за одно рационализаторское предложение (Федя произнес «рационализаторское» так, будто шел по одной доске). — Ну, давай, говорит, зайдем, отметим.

— Понятно, — сказал Цыганков.

— Ну, мы и зашли. А потом, думаю, дай зайду к вам. Вы, конечно, извините…

— Да что вы, что вы, Федя, — сказал Цыганков. — Я вам как раз книжку приготовил.

— Вот это спасибо, — Федя провел рукой по лицу, как бы снимая паутину. — Большое, большущее вам спасибо. Я давеча говорю Захарову: слушай, не ломайся, давай зайдем, это же мировой человек, Дмитрий Иванович Цыганков, все по правде про нас написал…

— Ладно, ладно, — проговорил Цыганков и подумал: «Еще чего не хватало…» Он встал, выдвинул ящик стола и достал книгу. — Вы ее сегодня возьмете или в другой раз?

— Вы что, считаете, я не при своих? — Федя сделал усилие и убрал улыбку с лица. — Давайте, не беспокойтесь… — Он взял книжку и встал. — Пойду, — мрачно сказал он.

— Да нет, куда вы, посидите, — сказал Цыганков.

— Нет, пойду, — упрямо повторил Федя. Он еще раз провел ладонью по лицу, как бы окончательно стирая хмель, и направился к двери.

В передней стояла Мария Макаровна.

— У меня к вам просьба, товарищ Раколин, — сказала она, придерживая на груди халатик и щурясь на Федю. Цыганков показал ей за спиной у Феди кулак. — У нас там на черном ходу с замком неладно что-то, вы не могли бы посмотреть?

— Пожалуйста, — сказал Федя. — Это в наших руках. — Он положил книгу на столик у вешалки.

— Нет-нет, — Цыганков взял книгу и ткнул ее Феде под мышку. — Как-нибудь в другой раз.

— А чего в другой раз? — сказал Федя. — Вы что, думаете…

— Ничего я не думаю, Федя. Просто уже поздно, и потом это совершенно не нужно… — Он метнул на Марию Макаровну уничтожающий взгляд.

— Ну тогда в другой раз, — сказала она, улыбаясь Феде.

— Ладно, — сказал Федя и вышел.

В воскресенье Цыганкова пригласили во Дворец пионеров на встречу с юными читателями. Он вернулся оттуда взбудораженный и помолодевший.

— Какие замечательные ребята, — начал он еще в передней, сбрасывая плащ и цепляя его на вешалку. — Умные, чуткие, и какая любовь к литературе, какая заинтересованность!.. — Он вошел в комнату, снял очки, подышал на них и протер платком. — Просто удивительно, знаешь, только вот беда — говорят готовыми формулировками. Ты понимаешь, Машук, просто-таки обидно, — продолжал он, надев очки, расхаживая по комнате и глядя, как Мария Макаровна накрывает на стол. — Вылезает на трибуну этакий чертеныш, при галстуке и прочее, его там еле видно, и начинает: «Писатель Цыганков в своем рассказе «Разведчики» ярко показал…» И пошел, и пошел — умора, ей-богу. Все у него расставлено, рассортировано, все он знает… Пока раскачал их на простой разговор, прямо-таки измучился. Но зато потом уж пошло. Формулировочки долой, и все как есть начистоту…

— Ругали? — спросила Мария Макаровна.

— Нет, не очень. Больше хвалили. Поговорили о рассказах, ну а затем, конечно, над чем работаете и так далее, какова дальнейшая судьба героев вашей книги, все им расскажи… А чего это ты три прибора ставишь?