Сквозь ночь - [127]

— Владеешь?

— Научимся.

— М-да, — сказал дядя и поковырял спичкой в зубах. — Трактористы теперь прилично зарабатывают.

И он, оживившись, рассказал об одних знакомых, у которых зять — тракторист, и вот, говорят, за прошлый год одной пшеницы шесть тонн получил, да еще деньгами четыре с половиной тысячи.

— Жить можно, — заключил он. — Вполне. Только охотиться вряд ли придется.

Он рассмеялся, снова подмигнул тетке и взглянул на Лялю. Она все еще катала крошку, потупившись.

— Фантазеры вы… — покачал он головой.

После обеда пили чай с пирогами. Стало смеркаться. Виктор глянул украдкой на часы, опустив руку под стол. Неловко было подниматься сразу же после еды, но выхода не было.

— Пора, — сказал он, краснея и озабоченно хмурясь. — Как бы не опоздать.

— Погоди, — сказала тетка. — На дорогу возьмешь кой-чего.

— Что вы, — испуганно сказал он. — Не надо!

Но она уже хлопотала на кухне и через минуту вошла с большим газетным кульком.

— Ну куда мне! — сказал он.

— Бери, бери. Небось захочется вкусненького… — Она вдруг всхлипнула, и нос у нее покраснел. — Вся повадка Андрюшина… сиротинушка ты моя…

И притянула его к своей пахнущей корицей и сдобным тестом груди.

В передней он, глядя в пол, натянул ватник и надел на плечи мешок.

— Ну! — сказал дядя и размахнулся розовой ладонью. — На новоселье покличешь?

Он молча усмехнулся.

— И чтоб заяц жареный был! — подмигнул дядя и снова расхохотался.

— Будет и заяц, — упрямо пообещал Виктор.

Тетка еще раз притиснула его к своей обширной груди. Потом он протянул руку Ляле, и она пожала ее как-то особенно и, взмахнув ресницами, глянула ему в самую душу. Глаза у нее были дядины и в то же время совсем-совсем другие.

— Ну, счастливо вам оставаться! — сказал он и взял ружье.

Из своей комнаты Ляля видела, как он топтался у остановки — маленький, смешной, сам немножко похожий на зайца со своим торчащим кверху ухом.

Потом его заслонил и будто слизнул троллейбус. На остановке стало пусто.

Она постояла, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Где-то сзади садилось солнце, и от этого в дальних домах веселым праздничным светом горели все до единого окна. На станции жалобно и призывно крикнул паровоз. В приоткрытую форточку потянуло тонким вечерним холодком, пахнущим весною, и от этого стало грустно и немного тревожно, как бывает перед дальней дорогой. Почему-то вспомнились Витькины руки и то, как он назвал ее сестрой. Она легонько вздохнула и тут же стала думать о другом; и теперь мысль о том, что она скоро уедет из дому и поступит все-таки на геологический, что бы там ни говорили, уже не казалась ей такой туманной и далекой, как прежде. Бродить по горам с молотком и сумкой за плечами, ездить верхом, жить в палатке, видеть пылающие под солнцем вершины… Неужели это действительно будет?

Она широко развела руки, потянулась до хруста в плечах и решительно пошла в столовую, чтобы сказать обо всем отцу и поспорить, если придется.

Но он уже спал в своем кресле, приоткрыв рот и уронив газету, а мать, покряхтывая, затирала мастикой подсохшее круглое пятнышко на блестящем полу.

1955

В СТЕПИ

1

Двадцать четвертого марта закончились государственные экзамены, а потом все сделалось как-то очень быстро, и уже через неделю Геннадий Петрович Бычков — «Бычок», как называли его в институте, — ехал с назначением в Шубаркульскую МТС.

На полустанке Яманкино, где ему полагалось сойти, стоянка была всего две минуты. Он спрыгнул прямо в снег, держа в руке новый коричневый чемодан, и проводил взглядом мелькающие мимо зеленые лаковые вагоны скорого поезда; по ту сторону насыпи его должна была ждать машина или лошадь.

Но там ничего такого не оказалось. Прямо передним расстилалась пустая белая степь. Правее, у маленького, крытого шифером домика, стоял железнодорожник в овчинном полушубке со свернутым желтым флажком в руке. Простуженным басом лаяла собака. Доносилось затихающее постукивание поезда на стыках.

Геннадий Петрович прошел направо, шагая по шпалам, и сошел с насыпи против домика. Железнодорожник все еще стоял у двери, с любопытством разглядывая его. Хриплый лай сделался злее, и из-за угла домика, натягивая свистящую цепь, вырвался огромный песочно-серый пес, похожий на волка. Геннадий Петрович остановился и шагнул назад.

— Цыц, Тюльпан! — крикнул железнодорожник.

— Здесь из МТС должны были машину прислать, — громко сказал Геннадий Петрович.

Железнодорожник пожал плечами.

— Нет, — сказал он. — Не знаю… Не было никакой машины.

— Хм, — сказал Геннадий Петрович. — Странно.

— Что? — переспросил железнодорожник. — А ну, цыц, проклятый! Пошел!

Он замахнулся флажком. Собака, рыча и лязгая цепью, убежала за домик.

— От вас нельзя туда позвонить? — спросил Геннадий Петрович.

— Нет, — сказал железнодорожник. — У нас селектор.

— А сколько километров будет до МТС?

— Считается двенадцать, — сказал железнодорожник. Геннадий Петрович взвесил в руке чемодан. — На целину приехали?

Он утвердительно кивнул.

— Тут много комсомольцев прибыло, — сказал железнодорожник, — только они не здесь сходили, а в Кучукпае. Здесь стоянка маленькая.

— Мне говорили, отсюда ближе.

— Да, ближе. Кому пешком, те всегда здесь сходят.