Скупые годы - [10]

Шрифт
Интервал

- Буренка, Буренка, Буренка, - жалобно тянет он.

"Му-у", - протяжно отвечает темнота.

Я спешу. Неожиданно падаю в овраг, с трудом пробираюсь сквозь заросли репейника и снова кричу:

- Зорька, Зорька, Зорька.

"Му-у-у", - откликается корова совсем рядом.

И тут же слышу:

- Это ты, Вова?

- Да, - отвечаю я, узнав по голосу одноклассника Тольку Храмова.

- На озимь беги, - советует он, - там какие-то две коровы ходят. А это моя.

- Вижу, что твоя, - недовольно бормочу я в ответ, хотя абсолютно ничего не вижу.

Поднимаюсь в гору на озимь. Впереди слышится разговор двух женщин.

Я останавливаюсь. Разговор приближается. Вдруг на горизонте, разрезая темноту, вспыхивает столб света.

"Прожектор", - не знаю почему обрадовался я. Второй, третий, четвертый, и вот уже их много. Переплетаясь, они шарят по темному небу, чего-то ищут, а меж них часто-часто, словно невидимые мыльные пузыри, сверкая, рвутся снаряды.

До слуха доносится далекий глухой взрыв. На горизонте появляется зарево пожара.

В небе еще больше светлых столбов, еще больше рвущихся снарядов.

И вдруг надо всем, распустившись букетом, нависают яркие факелы.

Снова далекий взрыв.

- Город бомбят, - вздыхают впереди меня женщины и торопятся нагнать ушедших в темноту коров. Одному мне становится страшно.

В воздухе однотонно гудят самолеты. По телу пробегает дрожь. Я повертываюсь и возвращаюсь домой.

Навстречу мне от деревни по двое, по трое и целыми ватагами несутся на гору встревоженные мальчишки и девчонки.

- Ты куда пропал, - словно из-под земли вырос передо мной запыхавшийся Витька, - я тебя искал, искал. У нас от папы письмо пришло. Бежим.

- Куда?

- Глядеть, как город бомбят.

- Нет, Витька, у нас коровы нет.

- Пришла, наверно, бежим, - уверенно проговорил Витька и потянул меня за рукав.

- Нет, надо домой сходить, узнать. Она блудня.

- Ну иди, только быстрее приходи, - и Витька нырнул в темноту.

Коровы не было. Заглянув во двор, я печально осмотрел пустой темный хлев и тяжело вошел в комнату.

- Пригнал? - обрадовалась мать.

- Нет, не нашел, - опуская голову, виновато ответил я и стал раздеваться.

Мать молча поставила на стол горячие щи.

Я поужинал и грустный забрался на печь, отвернулся к стене и попробовал заснуть, но все было напрасно.

Мать погасила свет, поглядела в окно, вздохнула и тоже легла. Потянулась томительная тишина. Даже сверчок, как нарочно, сегодня упорно молчал. Только где-то уныло скрипела калитка да ветер подозрительно обшаривал трубу.

Воображение рисовало передо мной мрачные картины. Я видел лязгающих зубами голодных волков. Как они осторожно подбираются к нашей корове ближе, ближе, - и, не желая видеть, что будет дальше, я нарочно стукнулся лбом об стенку. Почувствовал боль. Мысли рассеялись.

Но тут я услышал скрип кровати. Значит, мать тоже не спит. Мне захотелось ей что-нибудь сказать, утешить, но, как ни ломал голову, ничего утешительного придумать не мог.

Вдруг возле нашего дома раздалось громкое: "Му-у-у". Мы с матерью мигом сорвались с постелей и вместе подбежали к окну.

Перед ним стояла наша корова.

Мать торопливо зажгла свет, а я с фонарем, как был босиком и раздетый, выскочил открывать ворота. Корова с раздутым животом тяжело вошла во двор, беспокойно замычала.

- У, дуреха, - ласково упрекнул я ее и легонько похлопал по шее.

Мать вышла доить, а за ней, протирая глаза, просеменила проснувшаяся сестренка.

Тр-ру, тру-тру... - весело падали в светлый дойник белые струйки молока.

Корова спокойно стояла. Я, довольный, чесал ее шею. Она была рада, вытягивала вперед голову и косо поглядывала на мою сестренку, которая боязливо поглаживала ее ногу.

ГЛАВА 7

На другой день вечером я, Витька, Люська, Колька, Галька и коротышка Синичкин играли в прятки.

Прибежал запыхавшийся второклассник Вовка Петров и каким-то испуганным голосом прошептал:

- Ребята, опять город бомбят.

Встревоженные этим известием, мы бросили игру и, перегоняя друг друга, кинулись за деревню.

На горизонте над городом виднелось кровавое зарево пожара.

В небе, обшаривая звезды, плавали прожекторные лучи, рвались зенитные снаряды и одна за другой, словно раскаленные железные обрубки, мелькали какие-то красные пули.

- Это трассирующие, - проговорил Колька.

- А какие это, Кольк, трассирующие? - спросил Синичкин.

- Такие... какие. Трассирующие, - повторил Колька.

Люська засмеялась.

- Он и сам-то не знает.

- Чего не знаю? - обиделся Колька.

- Конечно, не знаешь.

- Нет, знаю.

В стороне от нас вспыхнула спичка.

Все притихли.

Человек в очках, опираясь на клюшку, раскуривал трубку.

- Это Григорий Иванович, - радостно прошептал Вовка. И мы мигом шумно обступили нашего доброго старого учителя начальной школы.

- Что это за красные пули? - спросила Люська.

- Красные?.. Присесть бы где, ребятишки.

- Мы, Григорь Иваныч, сейчас соломы принесем. Вот здесь омет есть.

- Нет, погодите. А далеко это?

- Нет, тут рядом.

- Тогда зачем же приносить? Идемте туда, там и посидим.

Интересный был учитель этот, Григорий Иванович.

Как и не учитель. Других преподавателей мы или боялись, или стеснялись, а его нет.

Он все перемены вместе с нами сидел в коридоре. Сидит и весело посмеивается на то, как мы возле его ног кучу малу устраиваем. Или игру нам какую-нибудь выдумает, а мы и рады стараться. А он ничего. Только улыбается да следит, как бы малышей не обидели или драки где не получилось.


Еще от автора Варлаам Степанович Рыжаков
Капка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


О Гриньке, о Саньке и немного о девчонках

Жизнерадостная повесть о двух деревенских семиклассниках.


Рекомендуем почитать
В Ясной Поляне

«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».


Реквием по Высоцкому

Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.


Утренние колокола

Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.


Народные мемуары. Из жизни советской школы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.