Скупые годы - [9]

До обеда делали заготовку материала. Пилили, рубили, тесали, строгали, а после обеда сбегали на гумно, посмотрели, как идет молотьба, покувыркались там на свежевымолоченной соломе и, возвратившись, снова взялись за ремонт.

Выкинули из конюшни землю, выстлали жердями потолок, наносили на него опилок, мелкой мякины и принялись за устройство рухнувшей стены. Я из конюшни укладывал напиленные в размер жерди одна на другую и прижимал их к столбам, а Витька с улицы приваливал к ним землю, делал земляной навал.

В самый разгар работы перед Витькиным носом неожиданно шлепнулся увесистый кусок выгрызенного подсолнуха.

Схватив ком земли, Витька настороженно обернулся. В это время кто-то крепко схватил его сзади. Витька извернулся, вырвался и, недовольный, отбросил ком в сторону.

Перед ним в коротком поношенном платье стояла Люська.

- Чего кидаешься?

Люська засмеялась и бросила Витьке в лицо семечком.

Витька грубо оттолкнул ее в сторону.

- Не мешай.

- Ну подумаешь, работник.

- Уйди, говорю.

- Не уйду.

- Нет, уйдешь.

- Нет, не уйду.

- Уйдешь.

- Нет.

Витька замахнулся лопатой.

- Злюка! - вскрикнула Люська, показала Витьке язык и порхнула за угол дома.

Витька швырнул в нее ком земли и, что-то ворча, принялся за работу.

Солнце быстро опускалось к горизонту. Скоро пригонят стадо. Мы торопились. Люська появилась опять. На этот раз она чему-то рассмеялась и снова, показав нам язык, умчалась вдоль улицы в нижний конец.

Я положил последнюю жердь. Витька завалил ее землей, и в конюшне стало полутемно.

Вдруг я услышал, как Витьку кто-то позвал.

- Письмо, письмо, письмо! - что есть мочи закричал он.

Потом я услышал глухой удаляющийся топот ног. Витька куда-то убежал. Я толкнул дверь. Заперто. Прислушался. Тишина. Заглянул в тусклое, маленькое окно. Никого нет.

"Кто-нибудь шутит", - мелькнуло у меня в голове, и, желая узнать точно кто, я пустился на хитрость. Нарочно сильно толкнул несколько раз дверь и прислонил ухо к щели, надеясь услышать затаенный шепот или смех.

Время шло, а во дворе стояла прежняя тишина.

"Значит, никого нет", - испуганно подумал я и, заметив мелькнувшую в окне тень, радостный кинулся к нему. По земляному навалу медленно спускалась курица.

Обиженный, я снова метнулся к двери, ухватился, дернул и с оторвавшейся ржавой ручкой в руках грохнулся на пол. Вскочил, размахнулся и с отчаяния хотел было запустить ручку в маленькое окно, но передумал. Выбраться через него невозможно.

Западня. Надо было ждать, когда мать возвратится с работы. С трудом удерживая подступившие слезы, я тяжело упал в угол на солому.

Сырой, холодный мрак заволакивал тусклое окно конюшни. Мне становилось жутко. Я напряженно прислушивался к каждому шороху. На улице мычали коровы, блеяли ягнята, отбившиеся от старой овцы.

Скрип половиц коридора. Я встрепенулся, подскочил к двери и начал барабанить по ней кулаками и кричать.

- Куда тебя, окаянный, занесло, - негодовала мать, - как ты туда попал?

Я рассказал. Мать обвела взглядом отремонтированную конюшню и уже ласково спросила:

- А как же скотина?

- Найду, - уверенно выпалил я, хотя хорошо знал, что это не так-то просто сделать.

- Смотри найди. А то сейчас осень, волки могут разорвать, напутствовала мать.

Я выбежал на улицу и остановился.

Куда, в какую сторону идти?

Темно. Пройду сначала садами вдоль деревни, а обратно под горой огородами. Овцы где-нибудь здесь.

Меж толстых кряжистых стволов яблонь и груш бродит холодная, осенняя тишина.

Кое-где пискнет вспугнутая синичка - и снова тишина. Только под ногами как-то особенно громко, по-осеннему, шуршат листья.

Сады кончаются. Я встревоженный перехожу на другую сторону деревни, спускаюсь под гору и начинаю обшаривать пустые огороды. В них кое-где небольшими кучками пасутся овцы, но все не наши.

Измученный, я уже без стеснения во все горло кричу: "Барашка, барашка, барашка!" Но все напрасно. Вот уж наш дом, огород, баня. Овец не нашел. Тревога. Медленно подхожу к плетню. И вдруг радостно протираю глаза. В нашем огороде спокойно, обгладывая кочерыжки, бродят наши овцы и теленок. Я могу их свободно загнать во двор сам, но мне хочется обрадовать мать, и, кидаясь к окну, я кричу:

- Мама, открывай!

Слышатся шаги, стук запора, скрип ворот.

- А корову? - спрашивает мать.

- Что мне, разорваться, что ли? Не могу же я все сразу, - обиженно отвечаю я и отправляюсь на поиски коровы.

Эту блудню скоро не найдешь. И искать ее надо подальше от деревни или на колхозном огороде, где во множестве валяются листья капусты, свеклы, или на картофельном поле, на котором кое-где остались неубранными небольшие груды мелкой картошки, или на озими. Колхозный огород ближе всего, и я тороплюсь туда. Уже стемнело совсем. Под ногами ничего не видно. Блуждая меж гряд, я оступаюсь, путаюсь в сухом бурьяне, часто падаю.

За огородом глухо шумит лес.

Я останавливаюсь и боязливо прислушиваюсь.

Нет, здесь коров нет. На всякий случай несмело зову:

- Зорька, Зорька, Зорька.

"Му-у-у", - раздалось где-то в стороне, на картофельном поле. Я бегу туда.

- Зорька, Зорька, Зорька.

А откуда-то из темноты слышится еще один мальчишеский голос.