Скупые годы - [11]

А иногда в коридоре во время перемен стояла тишина. Весь класс, окружив Григория Ивановича, затаив дыхание, слушал какую-нибудь интересную сказку. А сказки у него были все хорошие. Кто-нибудь из ребятишек начнет эту же сказку говорить - не интересно. А Григорий Иванович рассказывает, так заслушаешься до того, что не заметишь даже, как рот от удивления откроешь.

Но особенно любил Григорий Иванович рассказывать нам о революции. О том, как он воевал с Колчаком, как бил Деникина, как бил бандитов разных и остался даже нераненый.

Рассказал Григорий Иванович нам и о том, как он приехал потом к нам в деревню и как его кулаки ударили ночью из-за угла ломом по голове за то, что он советовал людям в колхоз вступать.

- Думали убить, - грустно говорил он, - а я назло буржуям поправился. Только вот нога отнялась, и пришлось с тех пор ходить с клюшкой.

Поле вокруг омета неожиданно для нас оказалось только что вспаханным.

Ноги глубоко тонули в мягкой земле.

Шли медленно.

Григорий Иванович часто останавливался и устало ронял:

- Эк, чертяка, куда завели. Я и вправду подумал, что рядом.

- Так это же, Григорь Иваныч, совсем близко, - оправдывался за всех Витька, - только идем мы тихо, вот и далеко.

Наконец из темноты перед нами выплыл приземистый омет.

Облегченно вздохнув, Григорий Иванович сел, а мы, кто как смог, привалившись друг к другу, разместились возле него.

- Ну так, - проговорил учитель, когда шорох и возня утихли, - теперь поговорим о красных пулях. Называются они трассирующие, а слово это произошло от слова "трасса", то есть путь, дорога. Вот и выходит, что эти пули указывают зенитчикам путь к вражескому самолету.

У-у-у, - приближаясь к нам, протяжно завыл в воздухе немецкий бомбардировщик.

Все тревожно прислушались.

Прерывистый стонущий гул низко прошел над нами и быстро удалился в сторону города, над которым по-прежнему виднелось зарево, плавали лучи прожекторов и рвались снаряды. Потянулось томительное молчание.

Каждый думал о чем-то своем. А мне было как-то грустно, чего-то жалко и тоскливо.

Вдруг голос учителя.

- Хотите, ребята, я вам сказку о шестнадцати братьях расскажу? медленно проговорил он.

Мы встрепенулись, теснее прижались друг к другу и сразу повеселели.

Из темноты, словно далекие громовые раскаты, послышались тяжелые глухие взрывы.

- Бомбят, проклятые, - уронил Григорий Иванович.

Вдруг кто-то ткнул меня в бок и отрывисто прошептал: "Смотри".

Над городом в перекрестке прожекторов, желая вырваться из светлой полосы, метался из стороны в сторону фашистский самолет. Вокруг него, совсем рядом, рвались зенитные снаряды, но не попадали в цель.

- Бей его, гада, бей! - не вытерпев, закричал Колька Чернов.

Но самолет неожиданно скрылся в темноте.

- Ну, уж не смогли, - грустно упрекнул Витька зенитчиков и, обиженный, упал на солому, но тут же вскочил.

Сбоку от лучей прожекторов в темном небе вдруг что-то ярко вспыхнуло.

- Горит! - закричали разом несколько голосов.

Я зачем-то метнулся вперед. С кем-то столкнулся и, отлетев в сторону, ткнулся головой в колкую солому, да так и застыл.

Подбитый немецкий самолет, пылая огнем, кидаясь то вверх, то вниз, с пронзительным воем мчался прямо на нас. Съежившись, я невольно закрыл глаза.

Где-то далеко в стороне раздался взрыв.

Я вскочил и бросился бежать, но, услышав позади себя хохот, опомнился и остановился, осмотрелся.

Кругом по-прежнему было темно и тихо. Как будто ничего не случилось.

Недоумевая и негодуя на себя, я тревожно стоял на месте, не зная, что делать.

Где-то далеко замычала корова.

Послышался голос Витьки.

- Вовка, пошли домой! - кричал он.

Я не отозвался.

Витька свистнул и крикнул еще громче.

- Идем, - ответил ему Колька Чернов. - Он с перепугу так пустился, что, наверно, давно дома.

Кто-то засмеялся.

- А ты не испугался? - защищая меня, спросил Витька.

- А то испугался.

- А то нет... Какой храбрец нашелся. Когда с тужиловскими на реке разодрались - кто первый убежал? Ты. А Вовка остался.

- Тоже мне... не испугался.

Голоса удалились.

Витька снова свистел и звал меня, но я медленно, молча шел сзади.

На сердце у меня было нехорошо, тяжело.

Я слышал, как учитель, постукивая клюшкой, что-то рассказывал. Все смеялись, а у меня на глаза навертывались слезы.

Никем не замеченный, я возвратился домой и забрался в постель. Спал плохо. Утром проснулся с больной головой и, отказавшись от завтрака, отправился в школу.

Как обычно, зашел за Витькой.

В деревне в этот день был митинг.

Приехавший из района представитель говорил, чтобы колхозники были внимательны, осторожны и всяких подозрительных людей отсылали в район.

Оказывается, летчик сбитого вчера немецкого самолета спасся и скрылся в лесу. Для меня это известие оказалось настоящим бедствием. Ребята смеялись над моей трусостью и кричали:

- Эй, Вовка, летчика-то поймал?

Я злился.

Я не считал себя трусом и всячески пытался показать свою храбрость. Лез без причины в драку, колотил малышей, которые смеялись надо мной, и терпеливо сносил за это щелчки от взрослых.

Но все было напрасно. Чем больше я злился, чем больше дрался, доказывая свою смелость, тем больше надо мной смеялись и называли трусом.