Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич) - [6]
<11 ноября 1911, Г.В.Чичерину>:
«Уважаемый товарищ, не успел Вам ответить, т. к. пришел домой вечером. Из Страсбурга ответа нет. Т. к. Гейдельберг не представляет большого интереса, я думаю, можно было бы ограничиться Карлсруэ (суббота) и Нанси (воскресенье). А если получатся ответы из Страсбурга, можно будет из Нанси вернуться или вообще туда не ехать. <…> Жму руку. И.Эренбург»[29].
<Между 10 и 22 ноября 1911, Г.В.Чичерин из Парижа>:
«Тов. Эренбург, прочитавший в прошлом году в Париже несколько лекций по истории искусства, согласен ехать с рефератом „Импрессионизм и неоимпрессионизм“. Должно быть гарантировано по крайней мере покрытие его путевых расходов. Для этой цели надо прислать деньги заранее. Его адрес: Mr Ehrenbourg, 7 rue Joseph-Bara, Paris VI. He надо публиковать, что он член партии. Для покрытия расходов надо столковаться с соседними группами. Секретарь Центрального бюро заграничных групп Орнатский»[30].
<Около 20 ноября 1911, Г.В. Чичерину>:
«Уважаемый товарищ Орнатский, совершенно неожиданно я выведен из строя. По-видимому, простудился в дороге или вчера на реферате и у меня свернулась шея. Невозможно повернуть голову. Я до выздоровления нахожусь у д-ра Шлепянова (66, rue Cardinal Lemoine). Спешу послать Вам отчет о поездке, но до этого мне хотелось бы посоветоваться о моем реферате в Париже. Я теперь совершенно не знаю, буду ли в состоянии читать в пятницу. Доктор говорит, что это может пройти и в 2 дня, может продолжаться и 10 дней! Я вижу все неудобство, которое связано с перенесением реферата на другой день — ввиду необыкновенно широкого оповещения публики, и я право не знаю, лучше ли будет в крайнем случае послать свой реферат письменно и попросить кого-нибудь прочесть его. Вы не можете себе представить, в каком я отчаянии и не знаю, к какому решению прийти, если в пятницу не буду в состоянии явиться. Боюсь, что моя болезнь отразится также в деле декорирования зала, т. к. французские художники, хотя и начали уже работать — отказываются продолжать без меня. Я их немедленно извещу о своей болезни и постараюсь уговорить не откладывать работы до моего выздоровления, т. к. и так уже времени очень мало. Что касается концерта, то здесь все налажено, а новая интересная сила, на которую я рассчитывал, даст мне ответ письменно в четверг. Теперь приступаю к отчету: сбор в Страсбурге — 41 фр. 80 с. (34 марки), в Нанси — 32 фр. Итого 95 фр. 10 с.»[31].
23 ноября 1911 (Г.В.Чичерин из Парижа):
«Эренбург поехал бы, если бы был уверен, что его путевые расходы покроются — поэтому надо, чтобы несколько городов устроили его реферат. Могут Лейпциг и <1 сл. нрзб.> покрыть стоимость билета? Не можете ли списаться с кем-нибудь в Дрездене и Галле, чтобы и там устроить рефераты? С Троцким Вы, вот, уже списались непосредственно. Орнатский»[32].
30 ноября 1911 (Г.В.Чичерину в Париж):
«Если т. Луначарский изъявит согласие, мы надеемся, что он будет у нас иметь успех. Что касается Эренбурга, мы, к сожалению, его не знаем и потому трудно заранее говорить об успехе»[33].
13 декабря 1911 (Г.В.Чичерину в Париж):
«С приездом Троцкого вышла такая оказия. Одновременно с письмом от Вас, получили латыши письмо от Троцкого. Они в это утро вывесили объявление о его лекции 16 декабря. Когда я зашла в читалку в тот же день днем отменить лекцию, было уже поздно. Конечно, такое совпадение меня крайне удивляет. Не понимаю, почему Вы не сговорились с Троцким. Конечно, теперь уже ничего не поделаешь. Приходится приложить все усилия, чтобы лекция Троцкого не помешала лекции Луначарского»[34].
14 декабря 1911 (Г.В.Чичерину в Париж из Карлсруэ):
«Сообщаю Вам, что т. Троцкий прочтет следующие рефераты: 1) 16 декабря в Карлсруэ „Лев Толстой“ (к годовщине со дня смерти), 2) 17 декабря в Гейдельберге „О столыпинщине и азефовщине“ и очень возможно, что 3) 18 декабря т. Троцкий прочтет реферат в Дармштадте, но пока еще нет ответа от дармштадцев»[35].
Вернемся к 1910 году.
В двух письмах И.Л.Эренбурга к сестре из Парижа в конце 1910 года (мы их уже цитировали[36]) содержатся подробные суждения об И.Г.Эренбурге; в них информация о систематических встречах кузенов в Париже и об их, по-видимому, ожесточенных спорах. Приведем эти отрывки из писем.
11 ноября:
«Вчера Илья читал свой реферат: Последний трилистник (Гумилев, Кузмин и Черубина де Габриак[37]). Народу было очень мало. Человек 20 и то все свои: Шлепяновы[38], Тугендхольд[39], Илюшины знакомые и мои. Но можно только пожалеть тех, кто не пришел. Илья прочел нам даже не реферат, а художественное произведение, красивое, яркое, не уступающее его лучшим стихотворениям. Когда слышишь такие красивые вещи — прощаешь ему его „сжигание кораблей“[40] и преувеличение. Если ему это нужно было для того, чтобы развернуться — пусть. Не жалко».
14 декабря:
«Илья все дальше уходит в своих взглядах. Вероятно, не малую роль играет стремление к парадоксальности, чтобы epater и слушателя и самого себя, найдет какую-нибудь глупость и сам радуется, что дико звучит. В этом отношении логика гонит его все дальше. Теперь он уже ценит искусство, потому что это религия. Спорить с с<оциал>-д<емократами>, которые для нас воплощение земного прогресса и разума, для него невозможно (хотя он постоянно спорит и ругает их), потому что религия и искусство вне жизни, выше ее. Поэты и вообще дух совершенно отделен от земли и не связан ни со своей бренной оболочкой тела, ни условиями среды, времени, пространства. Он прямо говорит, что ведь верующему нельзя спорить с атеистом и позитивистом, тот хочет знать, а этот верит. Он тоже верит, и все остальное ерунда и потому все земные аргументы не действительны, т. к. они на другом языке говорят. Ох, раздражает меня этот свихнувшийся выродок, который воображает витать на небе и отказывается видеть, что сидит в помойной яме. Он постригся теперь. Но отпустил бороду, которая торчит у него, как и голова. Вот его портрет теперь <см. иллюстрации. —
