А потом новопричисленный к филам, царским "друзьям"[80] Онорато-испанец, "Наш варвар", предложил Филиппу взять Византий.
Мало кто из слышавших это смог сдержать смешок.
— А я чем тут занимаюсь? — поинтересовался Филипп.
— А ты, царь, не возьмёшь, — напомнил Онорато.
Филипп заломил бровь, велел всем шатёр покинуть, кроме Пармениона и Эвмена.
Онорато скосил взгляд на последнего и с некоторой неуверенностью продолжил.
— Я же говорил, ты стоял под стенами до весны и отступился.
— Ты насчёт прорицаний своих и другое говорил.
— Верно, — кивнул Онорато, — но тут иное. Как с Фокионовым флотом.
Филипп цокнул языком.
— Почему Византий? — Спросил Эвмен, — из-за того, что ключ к Боспору?
— И это тоже. А ещё зрителей больше, — ответил Каэтани.
— Как с Лампсаком и Мемноном? — догадался кардиец.
— Именно.
Из македонян только Эвмен к тому времени успел задуматься — сколько же ангаров, гонцов царя царей летели сейчас "быстрее журавлей" в Вавилон с тревожными новостями.
— А Перинф? — спросил кардиец.
— С моря им теперь нет подмоги, — прогудел Парменион.
— Да, — кивнул Филипп, — дружище, надеюсь на тебя. А мы к Византию.
Далеко не всегда он столь быстро принимал решения.
Эту идею Каэтани давно обдумывал, обсуждал с офицерами. Контарини заявил, что затея безумная, поскольку он бывал в Константинополе и видел, какие там стены, но тут даже малообразованные испанцы подняли его на смех.
Через несколько дней часть флота христиан вместе с Филиппом, который хотел лично пройти на удивительных кораблях, перешла под Византий, где также кипели осадные работы под руководством Кратера и механика Диада. Здесь спор, какова должна быть мина, разгорелся с новой силой. Поучаствовал и Фёдор, который теперь всюду следовал за герцогом:
— Розмыслы государя нашего, Ивана Васильевича, при казанском взятии закатили в камору под стеной одиннадцать бочек пороха по пять пудов каждая. Бахнуло… в избытке даже. Я кое с кем беседовал об этом деле, уверяли, что пудов тридцать бы хватило. Правда там стены были похлипше, чем здесь. Пудов полста-то надо.
Видя, что его не понимают, Ломов быстро пересчитал пуды во фряжские фунты. У Ветлужанина глаза на лоб полезли.
— Ты откуда… всё это?
— По чину положено, — важно ответил подьячий.
Сразу же нашлись недовольные. Все те же самые.
— Вот вроде же цели-то достигли, Ваша светлость. Ну той, что вы называли, — негодовал Переа, — зачем порох-то тратить? Неужто, он нам теперь без надобности? Не бездонные, чай, бочки.
Де Коронадо хмурился, в кои-то веки был согласен с Франсиско. Все испанцы их поддержали. Венецианцы тоже не понимали, но единым фронтом не выступили.
— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — убеждал Каэтани. — Его величество должен лично лицезреть наши возможности, это избавит его и македонян от лишних сомнений касательно нашей полезности, буде такие возникнут.
— Вы, ваша светлость, не раз говорили, что порох мы добудем, — мрачно сказал Риваденейра, — и все мы прекрасно знаем, как. Да вот только не выйдет ли, что последние крупицы выжжем задолго до того?
— Последний раз, Хуан, — взмолился Каэтани, — поверьте мне, так надо.
— Может и надо… — буркнул Джорджио Греко, — вот только неясно, кому…
У Диада уже был почти готов подкоп под стену. Работы дня на три оставалось.
— А как они без зелья-то собирались? — Удивился Ветлужанин.
— Известно, как, — с видом знатока объяснил Хивай, — камору пошире надо сделать, столбами и досками укрепить. Потом всякого горючего туда напихать. Дыру с поверхности сделать, чтобы воздух мехами гнать. А потом дерево прогорит, каверна получится. Стена или башня под своим весом и рухнет.
— Так может зря зелье-то жечь? — спросил Никита.
— Можна марне, — проворчал Адам из Троцнова.
— Чего?
— Может и зря, говорит, — сказал Хивай.
Герцога, однако, уже ничто не могло остановить. В камору закатили пять десятипудовых бочек. Фёдор сделал палильную свечу. Он вообще неожиданно взялся руководить всеми работами, хотя и без него опытные в этом деле имелись.
В шестнадцатый день пианепсиона, а по-македонски апеллая, первого ноября, над Боспором Фракийским прокатился жуткий грохот, в стене образовался пролом, через который немедленно пошли на приступ гипасписты.
Пелла, начало зимы
Зима в этом году наступила рано. Уже в конце пианепсиона в горах лёг снег. И не тонкое покрывало, которое за пару часов способны стереть с лица земли слабеющие лучи осеннего солнца, а плотный пушистый ковёр. Замёрзли лужи, под ногами потрескивал лёд. Тонкие полупрозрачные пластинки наросли у кромки воды по берегам Лудия.
Каэтани заворожённо наблюдал, как плывут над водой клочья тумана, подхваченные слабым утренним ветерком. Пальцы на руках совсем окоченели, он поднёс их ко рту, подышал. Натянул на уши каусию и плотнее запахнулся в плащ.
За спиной послышалось негромкое конское фырканье. Онорато обернулся. Улыбнулся. Никак не мог привыкнуть, что видит теперь фессалийского красавца почти каждый день. И коня, и всадника.
"Да, всё-таки на дестрие не очень тянет, но по местным меркам, конечно, гигант".
Александр перекинул ногу через шею Букефала и спрыгнул на землю.
— Радуйся, достойнейший Онорато.
