Скошенное поле - [3]

Итак, даже согласно критической оценке самого автора, роман противоречив, этическая, по существу мистико-православная, основа произведения не согласуется с внутренним его содержанием, питающимся в лучшей своей части из источников царства земного. Однако не следует забывать, что в эволюции Чосича как писателя это произведение, несмотря на ошибочную устремленность к какой-то невидимой и туманной цели, само по себе представляло положительное явление. Оно ознаменовало начало беспокойства и заботы писателя о значении и смысле всего, что он любил и что ненавидел, что вызывало у него восторг и содрогание. Перед его творческим взором возникло здание из сплава опыта и воображения.

Роман «Два царства» привел Чосича к творческому кризису, к внутреннему кризису веры, который всегда является благородным признаком живой писательской совести, понимания им своей ответственности перед людьми. Из подобного кризиса художник выходит либо сломленным, не сумевшим найти выход, либо победителем, перед которым открываются новые пути, новые возможности и новые неизведанные радости творческих открытий и проникновений в смысл человеческого существования, в цель жизни.

К этому первому периоду литературной деятельности Чосича следует отнести еще одно произведение совсем особого рода: «Десять писателей — десять бесед» (1931). Чосич печатал в журнале «Слово и образ» беседы с нашими писателями. В дальнейшем, считая, что в этих беседах много ценного для будущего историка литературы, часть их он выпустил отдельной книжкой. Беседы по своему материалу не представляют большого интереса (за исключением беседы с Борисавом Станковичем[5]), но в них нашел отражение Чосич-писатель: его исключительная любовь к литературе в кавычках и без кавычек, его благородное, а иногда и наивное отношение к чужому красноречию и бахвальству, его легкая, скорее занимательная, чем серьезная, манера изложения, его умение несколькими штрихами охарактеризовать собеседника, что показывает в нем меткого наблюдателя и зрелого писателя. В этих беседах сам Чосич по существу совсем незаметен. Его «я» выявляется косвенным образом по тому, как и о чем он ведет разговор, по тому, что привлекает его внимание. Для психологического портрета Чосича как человека и писателя эти интервью могут дать интересный материал.

Критически оценив свою прошлую литературную деятельность, покоившуюся на заблуждениях и химерах, Чосич правильно понял, что простым отказом от ранних произведений, явившихся правдивым выражением его тогдашних мыслей, нельзя ослабить, «а тем более уничтожить их влияние в прошлом… но я могу, — говорит писатель, — и в этом моя цель — со временем постепенно свести это влияние на нет новыми книгами, нейтрализовать его новыми мыслями, новым направлением парализовать его в будущем. Так мне диктует совесть человека и писателя».

Первая вещь, в которой Чосич приступает к исполнению своего обещания, — сборник рассказов «Словно воды протекшие…». Этот сборник по своему идейному и художественному содержанию в известной мере отражает перерождение писателя. Из сентиментального автора фельетонов и рождественских рассказов, насыщенных искусственным мистицизмом, Чосич становится фотографически точным летописцем бесправия и разбитых судеб, летописцем, который каждое свое слово, поданное реалистически верно, заостряет до выражения протеста и обвинения. Но и в этой книге писателю не без труда удается правильно понять скрытый смысл описываемой им жизни, соединить замеченные факты в неразрывную цепь художественных образов, правильно отражающих глубокие общественные процессы. В стиле рассказов, написанных с импонирующим внешним изяществом, чувствуется стремление освободить слово от литературного привкуса и манерности, придать ему больше содержания и образности.

Хотя это произведение с точки зрения художественности еще не вполне убедительно, оно является выражением совести и честности, желания и воли писателя и поэтому представляет собой не только документ о Бранимире Чосиче, о поисках и открытии им нового пути, но и о тех субъективных и объективных трудностях, идейных, моральных, эстетических, с которыми должен бороться всякий мало-мальски сформировавшийся писатель, понявший необходимость насытить свое произведение подлинной идеологией.

Если в книге «Словно воды протекшие…» процесс идеологического освобождения и морального обновления можно проследить только в плане эстетическом, то происхождение этого процесса подробно показано Чосичем в его последнем и лучшем произведении, романе «Скошенное поле». Он закончил его в последнем порыве жизненных сил, предчувствуя близость смерти, у которой он вырывал страницу за страницей и которая лишила его радости увидеть опубликованным произведение, вобравшее все его мысли и сердце.

В романе «Скошенное поле» Бранимир Чосич в форме объективированной духовной автобиографии дает обширную картину жизни поколения, чьи первые детские мечты были разрушены чудовищной действительностью империалистической войны, а юношеские идеалы, покоившиеся на патриотической любви и самоотверженном героизме, повергнуты в вонючее болото существования после «освобождения». Первая часть романа — «Юность», сотканная из потрясающих воспоминаний о войне и оккупации, таких человечных и трогательных во всех своих подробностях, носит преимущественно характер автобиографической исповеди. Во второй части, символически озаглавленной «Силы», изображена жизнь белградского общества после войны, со всеми ее отвратительными симптомами, выведена целая галерея характерных типов — творцов, выразителей и защитников современных писателю общественно-политических порядков.