Скошенное поле - [158]

Пенсне Андрея лежало на столе; в неясном свете его ввалившиеся глаза казались двумя окровавленными впадинами. Он закрыл их руками. Байкич боялся вздохнуть полной грудью.

— Андрей! Андрей, что с вами?

Он схватил его за плечи и стал трясти. Андрей отнял руки от лица: он смеялся.

Байкич почувствовал запах ракии.

— Вы все-таки пили! — воскликнул он в негодовании.

— Кулисы! — Андрей поднял палец. — Кулисы, а за кулисами гниль, они гниют, и мы гнием вместе с ними! Вот послушай… — Он вытащил то, что писал. «Милостивый государь, вам хорошо известно наше материальное положение. Воспитанный вашими попами в духе смиренной покорности, я, подленький человечек, не смеющий делать то, что должен сделать, нижайше прошу вас назначить мне время и место, куда бы я мог явиться, для того чтобы вы, после того что вы сделали с моим ребенком, могли спокойно плюнуть мне в лицо. Это вам за предложенные деньги. Уважающий вас и т. д.» Или вот еще: «Сударь, ребенок должен родиться независимо от того, дали вы деньги или нет. Ваш подлый поступок вполне отвечает принципам, которых вы придерживаетесь в вашей мерзкой жизни. Пишу это письмо для того, чтобы ваши родные могли с первого дня знать, кто вас послал ко всем чертям, где и есть ваше надлежащее место. Примите и на этот раз уверение в моем глубочайшем презрении». Не перебивай, все сам скажу тебе: ни то, ни другое из этих писем послано не будет.

— Погодите, вы знаете кто?

— Знаю. Миле Майсторович.

— Ах… — Байкич с трудом проглотил слюну. — И?..

— Как ты думаешь, что такой человек, как я, мог бы затеять с пятьюдесятью тысячами?

— Вы пьяны!

— Нет, я трезв, совершенно трезв.

— Эх, оставьте, не пьяны, так с ума сошли!

— Нет, ты должен выслушать. Я не сумасшедший. Раскинь умом: если бы я купил домик где-нибудь за Новой Смедеревской заставой или на Пашином холме, то мне хватило бы моего заработка. А сейчас нет. Мы все и голодны и босы. Теперь посмотри с другой стороны: я пойду и учиню скандал — он все равно на ней не женится, в суд нечего обращаться, потому что она совершеннолетняя, а он нет, и потому, что у них есть деньги, чтобы платить адвокатам, а у меня нет… безрогий с рогатым не бодается, Байкич. И в довершение всего получу еще пинок в зад, потеряю место и останусь со всей семьей в буквальном смысле на улице. Ты об этом и не подумал? Погоди, я должен тебе все сказать. Нелегко быть честным. Но я хочу остаться таковым, я человек честный, ничего бесчестного не делаю, я и пальцем не шевельну, чтобы получить эти деньги…

— Но вы позволяете превращать вас в человека нечестного… вы вдвойне нечестны — и внешне и по существу. Ваша честность… обычный обман, обман формальной логики, с помощью которой истину можно доказать математически, как сказку об Ахиллесе и черепахе{52}. — И этого человека он считал как бы своим духовным вождем! — Помните… мы шли однажды под дождем, и вы говорили, что если человек способен чувствовать правду, то не все еще для него потеряно, он еще может быть полезным… вы уже ни на что не годны. Разве только наилучшим образом подставлять спину… При всем вашем умении вскрывать причины, вы вполне отчаявшееся существо. И никому не легче оттого, что вы не верите ни в судьбу, ни в бога, — а может быть, и верите, черт вас знает! — раз вы не понимаете, что тут можно и надо сделать. Обезумелый, близорукий, перепуганный мышонок в крепко запертой мышеловке общества — вот что вы такое! — Возмущение, разочарование, жалость — все это слилось у Байкича в одно чувство неописуемой гадливости. И, не зная, как бы еще оскорбить Андрея, он прошипел: — Вы истинный христианин, совершеннейший! Я убежден, что вы наслаждаетесь собственным унижением, собственной омерзительностью. Но за все это вы получите награду… на том свете!

— Ладно, а что бы ты сделал на моем месте? — совсем спокойно спросил Андрей.

— Я…

На лестнице послышались шаги и голоса. В смущении Андрей поторопился зажечь лампу. Эти шаги освобождали Байкича от необходимости отвечать. По коридору, за стеклянной перегородкой, прошел доктор Распопович. Высокий рост позволил ему сквозь стекло послать улыбку Андрею. За ним шел Шуневич. Байкич схватил Андрея за руку.

— Кто этот человек? Что ему здесь надо? — спросил он прерывающимся голосом, хотя сразу узнал его.

— Это?.. Да это в сущности еще один директор, Шуневич, приятель Распоповича.

— И приятель «Штампы»!

— Ты его знаешь?

— Мало, очень мало!

Он сказал, чтобы отделаться, — разве мог он теперь посвящать во что-нибудь Андрея? В каждом таится собственный хищник под модным городским одеянием. Байкич взял свою шляпу и направился к выходу. Но в дверях столкнулся с Пе́тровичем. Худосочный репортер уголовной хроники ухитрился охрипнуть и летом. Может быть, борясь с гриппом, он по-прежнему пил «сербский чай»?

— А, вы пешком? — воскликнул он, поднимая брови.

— Как пешком?

— Да где же ваш автомобиль, я что-то его не вижу!

— Какой автомобиль?

Пе́трович сделал серьезную мину, но по глазам видно было, что разговор этот очень его забавляет.

— Я начинаю вас ценить, коллега! Скромность в нынешнее время — весьма редкая вещь.

— Я бы попросил в конце концов разъяснить вашу шутку! — прервал его Байкич, вспыхнув.