Скорпионы в собственном соку - [5]
Легенда утверждает, что у Хулиана был мимолетный роман с Авой Гарднер, очень любившей изящных мужчин, – похоже, в молодости близнецы Ригоития вовсе не были отвратительными, – и любое спиртное крепостью не меньше чем сорок пять градусов; она тогда еще не была разведена с Синатрой, и именно он открыл богине плоти «The Water of Bilbao».
Утверждают, что как-то раз Хосемари подменил своего симметричного брата. Кажется, страстная Ава не заметила подмены вплоть до часа мирных наслаждений. Анатомическая идентичность близнецов Ригоития, должно быть, не была абсолютной, и именно в момент интимной близости тонкий знаток Гарднер обнаружила и оценила, чего стоит разница. Звезда была далека от того, чтоб разозлиться за эту ловушку, с тех пор она оказывала свою драгоценную благосклонность только Хосемари.
Говорят, что именно это и стало вполне понятной причиной размолвки братьев Ригоития, быть может, она была несколько усилена тем обстоятельством, что Синатра узнал, с какой стороны дует ветер, свистевший у него между рогов, и взбучка от молодчиков, посланных друзьями Голоса из «Little Italy»,[26] досталась Хулиану.
Осушив залпом первый бокал нектара, я не стал медлить, прежде чем напасть на второй: теплый «мартини-драй» – это как роскошная женщина в поясе для чулок от Диора и плоских башмаках монашки.
В эту минуту в «Твинз» не было других посетителей, кроме меня и еще одного постоянного клиента, который делил бутылку «Роды I» – весьма сносной «Риохи» – с хозяевами, стоявшими в конце барной стойки.
Этот тип привлекал к себе мое внимание и раньше: парень лет пятидесяти, страдающий запоем, огромный, шумный, чванливый, задиристый и резкий в движениях. Barfly,[27] один среди многих, если бы не одна деталь: он был самым что ни на есть истинным воплощением капитана Хаддока.[28] У него были седые волосы и борода, но основными чертами он чрезвычайно походил на портрет этого гениального персонажа работы Эрже. Не говоря уже о манере поведения: тут незнакомец в совершенстве копировал этот вид постоянного циклона, свойственный дорогому моему сердцу анаколуфу.[29]
Двойник Хаддока уже был «готов», с другой стороны, так было почти всякий раз, как я его видел прежде. Он залпом осушил бокал красного вина и распростился со своими амфитрионами, хлопнув ладонью по стойке, – такого удара было бы достаточно, чтобы раздавить муху весом в полкило. Он, пьяно покачиваясь, направился к двери, возле которой на табурете сидел я, а Мило был привязан за поводок к крюку в стойке. Прежде чем выйти, он остановился и посмотрел на меня с видом людоеда из детской сказки, и глаза его налились кровью и гневом.
– Ты не знаешь, что запрещено приводить животных в публичные заведения, торгующие спиртным?
– Простите, я не знал, что мы сидели с вами за одним столом, и это дает вам право называть меня на «ты».
– Не умничай, замухрышка, и выведи это отродье из бара. Ты меня что, не слышишь?
– Я отлично слышу вас, но в этом заведении нет никакой таблички, которая запрещала бы вход с животными-питомцами. И в любом случае если кто-то и может мне что-то подобное высказывать, то это должны быть хозяева.
– Я тебе это высказываю, шибздик. Тебе этого недостаточно? – Он угрожающе придвинул ко мне свое огромную голову.
– Да, мне этого недостаточно. Кроме того, моя собака тут привязана и никого не беспокоит. И отойдите подальше, пожалуйста, от вас слишком сильно воняет вином.
Обезоруженный моей британской невозмутимостью, этот бесноватый обернулся к близнецам в поисках поддержки.
– Тебе по фигу? Этот клоун говорит мне, что я воняю.
– Давай, давай, Антончу. Если хочешь надавать ему по мордам, выведи его и пса на чертову улицу. Здесь никогда не бывает потасовок, – сказал Хулиан или Хосемари с забавным выражением заботы о клиентах в голосе.
– Это кажется мне хорошей мыслью… Говорю тебе, членосос, говнюк недоделанный, что эта чертова сраная собака, пидорский поводырь, мешает мне, и этого достаточно для того, чтоб я тебе накостылял. – Он еще ближе придвинул ко мне свою рожу. Он противно брызгал слюной, и мне приходилось прикрывать глаза. – А кроме того, на ней нет намордника. – Он довольно улыбнулся своему потрясающему открытию.
У меня был заготовлен очевидный ответ, и я не лишил себя удовольствия произнести его вслух:
– Вот вам действительно следовало бы надеть намордник.
Он весь побагровел, его глаза, испещренные полопавшимися венами, стремились выскочить из орбит, как пробки из бутылок. Я с надеждой подумал о том, что он выглядит так, словно с ним сейчас случится апоплексический удар.
– Мать твою! Жду тебя на улице! Мне насрать на то, что ты – карлик. Я тебя хорошенько вздую!
Он открыл дверь с такой силой, что я подумал: он ее сорвет с петель.
– Закрой дверь или выходи, ты холод сюда впускаешь, – сказали ему из глубины помещения.
Но он не вышел. Он замер, глядя на меня угрожающе, несомненно, он был в замешательстве из-за моей флегматичности и высокой точки кипения. Я достал сигарету с ментолом из пачки «Данхилл» и зажег ее не с того конца: неприятное ощущение! Это было единственное физическое доказательство, выдававшее мой испуг.
