Скопус. Антология поэзии и прозы - [3]

и я вижу, на вашем

лице осыпается снег.

Вы недавно еще

танцевали веселая,

вы спешите домой

от назойливых глаз.

Сквозь больничье стекло

вы совсем невесомая.

Ах, разбить бы его,

докричаться до вас.

Только, что вам слова,

вам едва беспокоиться.

Вот фонарик такси

лег монетой на снег.

Я в больнице давно,

я лечусь от бессонницы.

Рядом с вами тогда

был другой человек.

1968

«Пора тревоги и хандры…»

Пора тревоги и хандры,

последних насморков и влаги;

листы нетронутой бумаги,

как бы предчувствие игры

в слова, обиды, откровенья

и тайны чудного мгновенья.

Такая легкая пора!

Смотри — ладошку не порань

о горлышко моей печали.

Который раз весну встречаю

прикосновением пера.

1971

Двойник

Юрию Милославскому

По гололеду, вдаль, по льду

пойду искать свою удачу.

Коль оскользнусь, я не заплачу, —

дорогу уступая зрячим,

я встану и опять пойду.

Вот так три месяца в году,

сдирая морду о беду,

всю зиму, весь январский холод

ищу удачу я. Но ходит

за мною некто без лица.

Он злые завтра мне пророчит,

он всех друзей моих порочит,

он мне толкует без конца

о том, что чьей-то смерти хочет.

Вот и вчера принес он вести

о страшных пытках. Об аресте

людей каких-то. И опять

не мог я спать. Не мог я спать.

Со мною он ведет себя,

как будто я виновен в чем-то,

он, видимо, приятель черта,

он мой палач, он мне судья,

но я люблю его. Во мне

его душа нашла удачу.

Мы только вместе что-то значим.

Я с ним бытую наравне

и не могу уже иначе.

1972

«Ты уймись, боль…»

Ты уймись, боль,

не ломи грудь,

не стели постель —

сон пропал весь.

Мне бы встретить теперь

хоть кого-нибудь,

тех, что я любил,

повстречать здесь,

где на сто холодов не сыскать весны,

не сыскать весны, — холода черны,

да валит народ с четырех сторон

то ль на праздник какой, то ли с похорон

где в твоих глазах только тень меня,

только след меня, — шелуха огня,

да стоит беда — мертвая вода,

мертвая вода, щебень да слюда.

Там подле тебя будто-кто стоит,

кулачком грозит, подойти не велит.

1975-1978

История

В тесной комнатенке летит

                    мотыль.

У стены в сторонке стоит

                    костыль.

На столе тесовом — бутыль

                    чернил.

Чернилами теми, школьным пером

стихи сочинил управдом

о жизни короткой, о костыле,

о бутылке водки, что на столе.

Штукатурка комьями

на пол легла,

да окурки в комнате,

в четырех углах.

Раздобыть бы ножик,

была — не была!

— Как живешь-можешь?

Как дела?

Управдом молчит.

У стены костыль.

На столе торчит

чернил бутыль.

Мотылек летает. Больше ни души.

Боже, дай на свечечку.

Согреши.

1973

Этюд

И. Хрущицкой

Кошка черная легка,

смотрит пристально и зорко.

В тишине ночной каморки,

в глубине кухонной норки

два зеленых пятака —

изумрудных паука.

На чердачные вершины

ты уходишь, не спешишь,

мышью пойманной шуршишь,

тишиною шелестишь.

Только храп соседский слышен,

только чай полночный начат,

растревоженные мыши

соглядатаями скачут,

но жена неслышно дышит,

целый вечер сонно вяжет,

слова лишнего не скажет.

1976

Элегия

О.К.

«Что сделал я с высокою судьбою,

О боже мой, что сделал я с собою!»

А. Тарковский

Ах, как бессовестно хочется жить,

как безнадежно, мучительно надо

сладко вдыхать умирание сада

и по дорожкам без смысла кружить,

и не завидовать лучшей судьбе…

Не о любви я, совсем про другое.

Мне бы терпения и покоя,

все остальное оставьте себе

с вашей любовью, бедою, судьбой,

с вашим азартом, поиском истин…

Мой дорогой, осыпаются листья.

Как же мне быть, что мне делать с собой?

1977

Лия Владимирова

«Тут все сквозь темные очки…»

Тут все сквозь темные очки

Глядят, а ты из-под руки

С другого берега Оки

Сюда глядишь.

Твои глаза, как васильки,

И в них защита от тоски,

За ними — чистые пески,

Речная тишь…

На солнце блещут ивняки,

И дети наперегонки

Сбегают к берегу реки,

И ты бежишь.

Кружатся, словно мотыльки,

Прозрачных яблонь лепестки,

Привстанешь только на носки —

И ты взлетишь!..

Но дни осенние близки,

А там — зима, снега, снежки,

По брови теплые платки,

Снега до крыш…

Все те же свежие деньки.

Гляжу, как ты из-под руки

С другого берега Оки

Сюда глядишь.

17.2.76

Похмелье

Ползло по скатерти вино,

Сквозь притворенное окно

Сочился свет белесоватый;

В забытой кухоньке темно,

И чайник остывал пузатый,

И гости, сонные давно.

А на дворе сырая мгла,

Никак понять я не могла —

Не то ли поздно, или рано…

И храп летит из-под стола,

И муха мечется со зла

И бьется о края стакана.

Гляжу, не поднимая век,

Как пьяный бросился на снег:

«Орел!» — выкидывалась решка…

А рядом тощий кот сидит,

В глаза закрытые глядит

Со снисходительной насмешкой.

Полы прохватывает дрожь.

От сна в потемках не поймешь —

Будильник тренькнул иль бутылки?

Ночной рассеялся угар,

И белый день, как санитар,

Подносит свежие носилки.

Москва, 1970

«Все начинается с горба…»

Все начинается с горба.

Пригнувшись, улицей идешь горбатой,

И ветер, неподвластный, как судьба,

Толкает в спину. Ты идешь к Арбату…

Там дом стоит, назначенный на слом,

А прежде — особняк. А рядом — груды

Камней и щебня. Смотрит ниоткуда

И в никуда горбатый этот дом.

А ты идешь изогнутым мостом,

И — началось. И стены, и ворота —

Все дыбится одним сплошным горбом

В кружащейся степи снеговорота.

На бывшей Моховой горбится ночь,

И вслед глядит горбун чуть виновато.

А ты идешь… И как тебе помочь?

Сегодня ночь, и ты, и век горбаты!..

Носы и спины, храмы и мосты,