Скопус-2 - [2]
Выстроенное за кордоном литературное хозяйство еще надолго сохранит значение альтернативного хранилища, запасника и приюта для литературных беженцев. Это справедливо для любого русского литературного анклава, будь он в Париже или в Калифорнии. Вдвойне справедливо это для русского культурного анклава в Израиле. И у него есть живейшее отличие от первых двух. Остров русского слова в Париже или Калифорнии культурно с Парижем или Калифорнией почти не связан. Русское литературное подворье в Израиле есть реальная израильская площадка, часть израильской культурной территории, хоть на ней и говорят по-русски. Это видно и по текстам, помещенным в данном сборнике.
Если участие русско-израильского автора в советской периодике есть относительная новость, то обратное движение — публикация советских авторов в израильских русских журналах — практиковалось с самого момента, когда эти журналы возникли. Было ясно, что их приводила в эти издания система советских запретов. Теперь запреты ослабли почти до полного исчезновения. Но круг советских авторов, и часто очень именитых, стремящихся напечататься в Израиле, не сократился, а расширился. У многих авторов из СССР есть определенные творческие интересы, которые естественно реализуются в израильском издании. Теперь, с новой волной алии, в Израиль прибыла группа авторов, которые расположатся на площадке русской словесности в Израиле не как гости, а как постоянные участники. Как сказано выше, среди них есть и дебютанты, есть и очень опытные. «Скопус-2» широко отражает их вхождение в русско-израильский литературный процесс. И это одна из целей сборника.
Недавний поток алии за короткое время перекрыл числом двухсоттысячную алию семидесятых-восьмидесятых. Удвоение читательской аудитории — важный фактор, обещающий изменение литературной ситуации. Если — как утверждают журналисты из русскоязычных газет в Израиле — пятничный номер газеты «Наша страна» расходится тиражом, сравнимым с тиражом газеты «Ха-арец»[1], это значит, что для русской печатной продукции в Израиле есть собственный рынок — пусть пока еще только развивающийся.
Новоприбывшие литераторы, однако, не создали еще ни одного собственного журнала. Значит ли это, что за ними не стоит (или что они пока не осознают) особых групповых интересов? Лестно, конечно, было бы думать, что устоявшиеся структуры достаточно емки, чтобы позволить новой группе выразить себя целиком. Однако, скорее всего, дело в другом: трудности жизнеустройства заставили новоприбывших на время отложить попечение о собственных изданиях.
Оглядываясь назад, вспоминаем, по контрасту с настоящим, что в середине семидесятых русские журналы возникали в Израиле во множестве. (Нынче так во множестве плодятся в Израиле русские газеты.) И это при том, что само занятие русской литературой в Израиле постоянно ставилось под сомнение. На читательских вечерах, куда менее людных, чем нынешние, всегда находились голоса, утверждавшие, что наличие русской прессы в Израиле есть опиум для олимовского[2] народа, совлекающий с верной ивритской стези. На такие упреки — как ни трудно в это поверить — приходилось отвечать всерьез.
Новую алию, как неодобрительно замечено многими ее критиками, отличает почти полное отсутствие «идейности». Это обстоятельство может оказаться весьма отрадным литературным фактором: избавление от идеологической напряженности — непременное условие свободы воображения. Пятилетнее обучение на курсах советской гласности после двадцати лет приоткрытых дверей — таковы обстоятельства, заставляющие надеяться, что в новой олимовской аудитории старые споры о правомерности русской литературы в Израиле просто не возникнут.
Все же, однако, из исторического любопытства, стоит оглянуться на опыт литературного существования, отложившийся в старых журналах, книгах и сборниках. Увы! Этот запечатленный опыт свидетельствует о том, что взаимодействие русско-израильской литературы с литературой на иврите практически было равно нулю. Тут нет противоречия с высказанной несколько ранее мыслью о том, что русская литературная жизнь в Израиле есть часть израильской литературной жизни. Комплекты русских израильских журналов свидетельствуют о глубоком интересе ко всем аспектам израильской действительности, о попытках художественного освоения русскими авторами израильского пространства, о постоянной серьезной работе переводчиков с иврита. В «большом» Израиле литературной продукцией русской общины интересовались гораздо меньше. Русскому автору, сложившемуся и дебютировавшему в Израиле, для того, чтобы быть переведенным на иврит, иногда приходится ждать весьма долго.
Раскрепощение Восточной Европы, пробудившее повсеместно внимание к России, русскому и русским, имело своим следствием в Израиле возникновение любопытства к «собственным русским», к итогам их двадцатилетнего участия в делах Израиля. Ожидающийся миллион евреев из Советского Союза, возможно, и довел бы число читателей до критической массы, при которой спрос на русскую печатную продукцию обеспечил бы ей тиражи, сравнимые с тиражами ивритских изданий, сделав ее существенным явлением не только в собственных глазах. Тогда и взаимодействие русско-израильской литературы с литературой ивритской стало бы реальным фактом.
