Скопус-2 - [18]

Шрифт
Интервал

            и небеса
          тяжело набухают —
    Ангела очи глухие к стенаньям
           горящие Очи
               к стенаньям
                    неумолимы!..
Да, так оно и было,
   но выделим ныне
        иные линии:
Эхо ветра явлю парение внявшая флейта
   Алое льда черты и сияние
                     ветр исчезает
       дар тень духа вергилий
         во град созерцания
             ты ли
              привел?

Воин

Рельеф

Кольчуг чешуйчатые ткани
   натянуты на скулы,
         нетерпенье
  сталь конницы колышет.
    Выйдя вперед
  стрелки образовали ниши
                в рядах…
 Он — среди первых.
Зной обливает плечи,
           подан знак.
 Зажатый в пальцах круглый камень
     вынимает из мешка
          и медлит
         словно взвешивая
                 его рука —
          таков обряд:
   он должен уложить снаряд
    в ячейку кожаной пращи
          и крикнуть
               смерти вслед —
                         Ищи
      опоры в теле, черный ветер!..

Стопа

Если
у ангела спросят — А что есть полет? —
разве в силах его объяснить?
Чудесное —
оно неожиданно
как неожиданно сходство
припорошенного песком камня на дне
и медлительно-пышного
в уродстве своем совершенного
морского порождения
подрагивающего встревоженно фибрами
невероятных своих плавников и отростков;
чудо! —
ибо одно оставляет нетронутой
фантазию жизни, —
а что еще поддержит надежды бытия
как не все тот же всплывающий лейтмотив…
Даже сгусток земли станет соком —
ибо познанное
тешит дух причудливостью форм
обретая свой жест,
но аморфно безмолвное:
ибо чуждое зиянью немоты
чуждо гибридам ее и случая.
Чудо:
сокровенное, оно — и сущее.

Катя Капович

«После высокого пышного лета…»

После высокого пышного лета
снова сентябрь, надломленность веток.
Снова сквозь ретушь прозрачную эту
вечному «ретро» ты шепчешь «прости»,
то удивляешься свойству предмета
быть хладнокровным и, стало быть, где-то
втайне завидуешь собственным бедам,
бедности той, где концов не свести.
Видно, и впрямь не хватает чего-то
нам, словно птицам в конце перелета:
то ли утрачена точка отсчета,
то ли отсутствует начисто цель.
Небо повсюду похоже на воду,
но не в пространстве и времени года
дело, а в том, что мы люди без рода:
Адрес. Прописка. Судьба на лице.
Видно, и дом наш — не крепость уж наша,
а вавилонская башня средь пашен
с видом печальным, поскольку видавшим
все: и барашков на гребне волны,
и крестоносцев. И воздух так влажен,
что не вдохнуть и не выдохнуть даже.
Что же, глотай эту пресную кашу
с ложкой не соли, но мутной слезы.
Скажем, что мы благодарны презренью,
с коим, страна, ты равняла нас с чернью.
Мы не упали, не стали мишенью
в чьей-то игре и с ума не сошли.
И воздержавшись от слов утешенья,
все-таки скажем спасибо за время
года, за мокрые эти ступени,
пересчитавшие наши шаги.

«Мы уже не читаем стихов по ночам…»

Мы уже не читаем стихов по ночам
и не пьем горький спирт из бокалов.
И листва, так тревожно шептавшая нам,
что-то нынче надменною стала.
И уже не сбивается больше с пути,
чтоб забраться в наш сад в полнолунье,
черный ветер, и ночь не приходит спасти
от застывшего в окнах безумья.
Что же, лучшей расправы нельзя и желать
для обшарпанных стен и для тени
на полу. Но, чтоб некого было прощать,
мы себя обвиним лишь в измене.
Мы себя обвиним в бессердечьи и в том,
что сильнее блаженства нас манит
та слепая тоска, за которой идем
и с закрытыми даже глазами.

1990

«Смысл у разлуки простой…»

Смысл у разлуки простой,
нет в ней особого смысла.
Воздух ей будет виной,
сад, полный птичьего свиста.
Дым и полоска воды
там, у замшелого леса.
И даже то, что ряды
сосен закат перерезал.
Все превратит она в прах
с тихим пришествием ночи,
чтобы в мучительных снах
к скважине мира замочной
в тысячный раз припадал
глаз, не нашедший при свете
то, что во тьме он искал,
дверь твою крестиком метя.
Ты же зрачок голубой
в летнее небо возводишь.
Жизни не делишь со мной
и равнодушен к свободе.
Но и в безумьи твоем
страшная спрятана правда.
Будто ты знаешь о всем
все. Даже больше чем надо.

«Не было лета страшнее и краше…»

Не было лета страшнее и краше:
так безнадежно нигде не спалось.
Словно оно за все горести наши
жить приказало нам вечно, но врозь.
Словно оно за бессонные ночи
нынче последним теплом воздает.
То-то и липа листвы своей клочья
прячет от нас в полумраке ворот.
Нищенка так свои прячет лохмотья,
вечер огни свои прячет в пыли,
и, как мосты, — тротуары разводит,
если б не это — мы б просто ушли.
Но, упираясь в неяркое небо,
темные сосны стоят, как в бреду.
Все как в какой-нибудь драме нелепой,
где только боль — и похожа на ту.

«Снова холодом выжгло траву…»

Снова холодом выжгло траву,
лишь река цвета дегтя, как встарь,
по кривому впадет рукаву
в юлианский бесснежный январь.
Заскользит по течению вверх,
в отраженье своем невесом,
полумесяца узкий ковчег
кверху дном в той реке, кверху дном.
Год всегда начинается так:
ветер воет в трубу за стеной;
мягкий твердым становится знак
на морозе. Что делать зимой
возле моря, где нету ворон,
где нельзя сосчитать никогда
сколько точно у света сторон
и в какой из них числить себя.
Собирай же их, память, в одно!
География жизни — подъезд,
где стоишь ты в холодном пальто,
в рукавицах ежовых и без.
Где окошко выходит на юг,

Еще от автора Игорь Миронович Губерман
Путеводитель по стране сионских мудрецов

Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.


Искусство стареть

Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.


Гарики

В сборник Игоря Губермана вошли "Гарики на каждый день", "Гарики из Атлантиды", "Камерные гарики", "Сибирский дневник", "Московский дневник", "Пожилые записки".


Книга странствий

 "…Я ведь двигался по жизни, перемещаясь не только во времени и пространстве. Странствуя по миру, я довольно много посмотрел - не менее, быть может, чем Дарвин, видавший виды. Так и родилось название. Внезапно очень захотелось написать что-нибудь вязкое, медлительное и раздумчивое, с настырной искренностью рассказать о своих мелких душевных шевелениях, вывернуть личность наизнанку и слегка ее проветрить. Ибо давно пора…".


Камерные гарики. Прогулки вокруг барака

«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.


Гарики из гариков

Данное издание предлагает читателю избранную коллекцию знаменитых на весь мир гариков. В книгу вошли произведения из всех существующих на сегодняшний день циклов (в том числе из неопубликованного «Десятого дневника»), расположенных в хронологическом порядке.


Рекомендуем почитать
Белый человек

В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.


Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.


Девочка и мальчик

Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.


Последняя лошадь

Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.



Легенды нашего времени

ЭЛИ ВИЗЕЛЬ — родился в 1928 году в Сигете, Румыния. Пишет в основном по-французски. Получил еврейское религиозное образование. Юношей испытал ужасы концлагерей Освенцим, Биркенау и Бухенвальд. После Второй мировой войны несколько лет жил в Париже, где закончил Сорбонну, затем переехал в Нью-Йорк.Большинство произведений Э.Визеля связаны с темой Катастрофы европейского еврейства («И мир молчал», 1956; «Рассвет», 1961; «День», 1961; «Спустя поколение», 1970), воспринимаемой им как страшная и незабываемая мистерия.


Наверно это сон

Библиотека-Алия. 1977 Перевел с английского Г. Геренштейн Редактор И. Глозман Художник Л. Ларский כל הזכויות שמורות לספרית־עליה ת.ד. 7422, ירושלים היוצאת לאור בסיוע: האגודה לחקר תפוצות ישראל, ירושלים וקרן זכרון למען תרבות יהודית, ניו־יורק.


На еврейские темы

В этой маленькой антологии собраны произведения и отрывки из произведений Василия Гроссмана, в которых еврейская тема выступает на первый план или же является главной, определяющей. Главы, в которых находятся выбранные нами отрывки, приведены полностью, без сокращений. В московской ежедневной газете на идише «Эйникайт» («Единство»), которая была закрыта в 1948 году, в двух номерах (за 25.11 и 2.12.1943 г.) был опубликован отрывок из очерка «Украина без евреев». В конце стояло «Продолжение следует», но продолжения почему-то не последовало… Мы даем обратный перевод этой публикации, т. к.