Михаил пробрался к Мнишеку, сидевшему под арестом: «Несу сидельцам прокорм», и в корзине были хлеб и овощи. Посвятив пленника в свои планы, попросил у него письмо к королю Сигизмунду.
Королю Мнишек ничего веселого сообщить не мог (обещал-то Смоленск), поэтому сказал Молчанову:
— Напишу в Самбор письмо жене, передайте ей. Она из князей Головинских, придумает что-нибудь.
Мнишек же присоветовал Молчанову, кого из поляков можно взять в спутники. И в сопровождении двух польских гусар Михаил Молчанов помчался на запад.
Уже за Можайском в придорожной корчме, куда они заехали перекусить, их накрыли местные стражники:
— Кто такие? Откуда?
И Молчанов — была не была, словно в омут головой, сказал, более апеллируя к своим спутникам:
— Ну вот дожил, они уже своего государя не узнают.
— Дмитрий Иванович? — ахнул стражник, выпучив глаза.
— Да, братец, ваш несчастный царь, изгнанный боярами из Кремля.
— Да как же это? Да нам сказывали, забит, мол, государь.
— Хм, верно. Забили моего постельничего, лицо изуродовали, еще и маской прикрыли: вот, мол, царь-самозванец. Ну ничего, вернусь с армией, я с ними посчитаюсь.
Мгновенно вся корчма узнала, что здесь сам царь, живой, невредимый.
Окружили Молчанова со спутниками, глазели на него восторженно, всем ведь хочется увидеть живого царя, многие крестятся, едва сдерживая слезы:
— Слава Богу, спасся сердешный.
— А мы ведь сразу не верили, до скольки разов нас Шуйский-то омманывал: еретик, кричит, не нашей веры, ишь какой брехун.
Корчмарь, пораженный не менее других таким высоким гостем, наотрез отказался от платы за обед:
— Для меня высокая честь, ваше величество, услужить вам. Дай вам Бог здоровья и силы на этих супостатов-бояр.
В дороге гусары потешались, вспоминая случившееся в корчме:
— Это как вы догадались, пан Михаил?
— Небось когда впереди замаячит тюрьма, догадаешься. И потом, никто из них никогда не видел Дмитрия, он шел-то от Северских городов. Москвичи-то его не все знали, а тут в глуши… В общем, так, ребята, теперь играйте всерьез. Я — бежавший царь, а вы — мои слуги, глядишь, до самой Польши прокормимся. Слава Богу, Дмитрий ничего плохого народу не успел сделать.
И полетела на сорочьем хвосте весть, что едет царь Дмитрий, чудом спасшийся от бояр. Летела впереди на запад, катилась и на восток к Москве: «Дмитрий Иванович жив!»
На Торге, на улицах и в переулках радостно сообщалось:
— Жив Дмитрий Иванович. Уцелел!
— Откуда слышал?
— Кум приезжал, сам видел под Можайском. Он не соврет.
— Ах, каналья Шуйский, ах каналья, дурит нам голову.
— Изоврался царь, изоврался, а правда она завсе выплывет.
И чем больше старался Шуйский доказать, что лжецарь убит, а настоящий Дмитрий вот он — давно в гробу, тем больше ему не верили. Слишком часто врал Шуйский до этого.
Шаховской, прибыв в Путивль, собрал на площади народ и объявил, что царь Дмитрий Иванович жив, и путивльцы единодушно отказались присягать Шуйскому, объявив себя подданными царя Дмитрия. За ними последовали и остальные северские города и Комарицкая волость, вскормившая когда-то самозванца и поддержавшая его в трудную минуту.
Молчанов, прибыв в Самбор, явился к панне Мнишек и передал ей письмо мужа. Прочтя его, ясновельможная спросила:
— Что делать?
— Надо искать нового Дмитрия, — отвечал Молчанов. — Шуйский так просто никого не отпустит, ни вашего мужа, ни вашу дочь.
— Марина дочь от первой жены пана Мнишека, — заметила панна, — хотя я к ней хорошо относилась. Но где взять другого Дмитрия? Где искать?
— А я разве не подхожу? — усмехнувшись, спросил Молчанов.
— Ну что вы, пан. Вы и ростом выше, и обличьем другой.
— Такого, каким был тот, вы все равно не найдете. А я уже под именем Дмитрия проехал весь путь от Москвы до Самбора. И везде народ только радовался, что Дмитрий, то бишь я, уцелел. Чего еще надо?
— Я должна подумать, пан Молчанов.
— Я согласен, думайте.
И отправился пан Молчанов в корчму, в душе кляня ясновельможную Мнишек: «Скупердяйка! Даже к столу не пригласила, выпить не предложила».
В довольно большой корчме он увидел в дальнем углу одиноко сидевшего мужика перед глиняной корчагой. Прошел к нему и, старательно подбирая польские слова, спросил: позволит ли пан присесть рядом?
— Садись, браток, — сказал тот на чистом русском языке. — Какой я тебе пан, природный русак. Иваном кличут. А тебя?
— Михаил.
— Вот и славно, Миша, давай выпьем, — обернувшись махнул рукой: — Эй, Зяма, еще кружку.
«Вот что значит русский, — подумал удовлетворенно Молчанов. — Сразу: давай выпьем, не то что та, ясновельможная».
Между тем Иван заказал корчмарю сковороду яичницы с салом и хлеба каравай:
— Да поживей спроворь, Зяма, я земляка встретил. В кои-то веки.
Он был действительно страшно рад Михаилу.
— А как ты, Иван, узнал, что я русский?
— Да ты ж по-польски так молвил, что я сразу смекнул: наш. Думаю, вот повезло. Давно русского человека не видел.
— Почему?
— О, то длинная история, Миша.
— Ну и что? Расскажи. Или торопишься?
— Куда мне торопиться. Меня ж, Миша, татары еще мальчишкой в полон уволокли. Продали туркам, те закрячили меня на галеру. Ну, скажу я тебе, Миша, галера хуже любой каторги, вот видишь мои мозоли, это с нее, с весел. Весло тяжелое, пока его подымешь, еще ж и гребок надо сделать, да чтоб вместе со всеми с другими. Не дай Бог, опоздаешь, мигом по спине кнута схлопочешь. Тут солнце жарит, с тебя пот градом, тут кнут свистит. Врагу не пожелаешь.
