А между тем заговорщики облазили весь дворец от подвала до крыши в поисках лжецаря. Но его нигде не было.
— Где этот еретик?
— Худо дело, — сказал Шуйский. — Как бы он не ускользнул в город, там за него побоище идет.
— Через стену он не сможет бежать, — хмурился Голицын.
— Пошли, Василий Васильевич, своих ко всем воротам, чтобы он не выскользнул из Кремля.
— Весь Кремль надо обыскать. Весь.
Тут уже к новгородцам добавились сидельцы, выпущенные из тюрьмы. Эти заросшие, обозленные на власть люди шныряли по всем закоулкам и наткнулись-таки на Дмитрия.
— Вот он! Вот он! — вскричали торжествующе.
Стрельцы вскинули ружья, выстрелили и свалили двух человек, но бунтовщики не разбежались, позвали подмогу. Явились новгородцы с пищалями. Сотник Ус, не желая лишней крови, приказал стрельцам:
— Бросайте оружие или всех уничтожим!
Видя явный перевес у бунтовщиков, стрельцы побросали оружие. Лежащего на земле царя окружила ликующая, кровожадная толпа.
— А-а, попался, еретик, говори, кто ты и чей?
— Я сын царя Ивана Васильевича, — испуганно лепетал Дмитрий.
— Так мы тебе и поверили. Признавайся, кто ты?
— Дайте мне выйти на Лобное место… Спросите мою мать-царицу… Я должен обратиться к народу.
И тут подошел Иван Голицын, только что воротившийся из Вознесенского монастыря.
— Я только что от царицы Марфы, она сказала: он не мой сын.
— Ага-а, — завыла толпа, и Дмитрия начали пинать ногами, плевать в него, срамя последними словами. Содрали с него царское платье.
— Дайте мне говорить с народом, — умолял несчастный Дмитрий своих мучителей.
— Вот я дам тебе благословение, — крикнул Мыльников и вскинул к плечу ружье. — Нечего давать еретикам оправдываться.
И выстрелил. Самозванец был убит, и на него уже мертвого набросились сразу словно воронье, тыча в него алебардами, саблями, кинжалами.
— Тащи его, братцы, на площадь!
— Верно! Он просился туда. Айда!
И, ухватив за ноги, поволокли лжецаря к Фроловским воротам. Поравнявшись с Вознесенским монастырем, потребовали Марфу. Она явилась в окне.
— Говори, это твой сын?
— Нет, это вор, — отвечала та и отвернулась. Полуголое тело лжецаря вытащили к Лобному месту, бросили на землю. Потом от торговых рядов принесли прилавок и положили тело на него. Сюда же вскоре приволокли труп Басманова и положили рядом. Добровольные глашатаи вопили:
— Глядите, люди добрые, на вора Гришку Отрепьева, обманом захватившего царский престол. Вот он злыдень, покаран Богом!
А между тем по Москве трещали выстрелы, слышались крики, звон колоколов. Это шли сражения возле казарм поляков. Находился в осаде и Посольский двор.
Князь Шуйский призвал к себе племянника Скопина-Шуйского:
— Миша, скачи к Посольскому двору, разгони чернь. Извинись перед послами; скажи им, что Лжедмитрий низвергнут и что их — послов — мы не дадим в обиду.
Отправив племянника, Шуйский тут же разослал посыльных во все концы, чтобы останавливали кровопролитие:
— Говорите, что лжецарь разоблачен, что он уже на позорище на Красной площади. Что это был Гришка Отрепьев, расстрига.
Воейков притащил из кремлевской мастерской страшную маску-«харю» и водрузил ее на лицо лжецаря и воткнул в рот трубку:
— Вот пусть теперь поиграется. Ха-ха-ха.
А толпа все прибывала, толпилась возле трупов. Кто-то из женщин плакал, глядя на все это:
— Ведь добрый же был царь.
Негромко переговаривались:
— Да он ли это?
— Нарочи, че ли, лицо-то «харей» закрыли?
— Я слышал, что он бежал.
— А тогда кто это?
— Да мало ноне народу побили. Ежели б царь, он бы в царском был, а то голяка поклали. Любуйся срамотой.
18. Торжество и тревоги Шуйского
17 мая 1606 года оказался жарким днем для Москвы. Кое-как к вечеру удалось успокоить народ, отогнать от польских казарм, спасти гусар от полного истребления. Несмотря на наступающую ночь, бояре съезжались в Кремль, собирались в Грановитую палату. Шуйский велел сменить все караулы в Кремле новгородцами и наказал сотнику Усу:
— И возле самозванца на ночь выставь стражу, а то их обоих бродячие псы объедят.
Опасались бояре, как бы чернь не вздумала мстить за «доброго царя», оттого и гуртовались в Кремле. Большинство радовалось случившемуся, особенно те, кто руководил заговором — это Шуйские и Голицыны.
Конечно, главным героем считался князь Василий Иванович Шуйский. Он ввел новгородские сотни в Кремль, он отворил тюрьму и кинул сидельцев на подмогу новгородцам, а главное, он же обманул чернь, натравив ее на поляков кличем: «Поляки хотят убить государя!»
И никто не удивился в Грановитой палате, когда не глава Думы Мстиславский, а именно Шуйский открыл совещание:
— Наконец-то, господа, мы сбросили с престола самозванца, расстригу Гришку Отрепьева и можем вздохнуть свободно, без оглядки, без страха угодить в немилость. Конечно, мы все не без греха, все в свое время помогали ему овладеть престолом, не видя иного выхода избавиться от засилья Годуновых. Поэтому не станем корить друг друга прошлым, подумаем о грядущем. Ныне я могу открыто сказать Думе, что еще зимой мы тайком посылали к Сигизмунду человека с предложением возвести на московский престол его сына Владислава…
— Как же без нашего согласия? — возмутился кто-то из темноты, поскольку единственный шандал с горящими свечами стоял на председательском столе.
