— Вот те раз. Так быстро дал аудиенцию. Еще радовались. С чего он?
— Кто-то из наших передал ему мои слова, сказанные царю. — Ян вдруг подозрительно взглянул на Иваницкого. — Постой, брат, уж не ты ли это?
— Чего ты несешь? Ну какие слова? Чего ты уставился?
— Ты смотри, смотри мне в глаза. Побожись, что не бегал к королю?
— Ян, ты что, рехнулся? Когда б я это успел, вчера только прибыли. Я багаж разгружал весь день.
— Теперь, видно, назад придется загружать и… домой.
— Вот те раз. Как же так? Ты ж посол царя.
— Король плевал на мое посольство, он и грамоту разорвал.
Хотел Ян добавить, что, мол, «плевал и на царя нашего», но удержался, донесут еще Басманову, тому не докажешь, что это слова короля, тем более что он действительно так не говорил.
Воротившись в Москву, Бучинский не решился сказать царю, за что король изгнал его из дворца и из Кракова.
— Я пришел во дворец выпимши, он и осерчал.
— Дурак ты, Ян. Я б тоже погнал от себя пьяного посла. Придется Ванюшку посылать.
Был призван Безобразов.
— Иван, придется тебе ехать к королю, Бучинский обмишурился.
— Как прикажешь, государь.
— Мне сейчас с ним ссориться никак нельзя, пока Марина там. Попроси от моего имени извинения за Бучинского-дурака, наклюкавшегося перед аудиенцией. Да сам-то гляди не напейся. Вот послал Бог послов-ослов, ничего доверить нельзя. Передашь ему грамоту и на словах скажешь, что я исполню все наши договоренности, что под Ельцом уже собрано войско.
— Хорошо, государь, исполню, как велишь?
Безобразов понял важность поручения и поэтому решил немедленно поговорить с Голицыным. Встретив его у Грановитой палаты, он поклонился князю и молвил негромко, почти не разжимая рта:
— Василий Васильевич, у меня важное дело. Когда мне прийти к вам?
— Вечером.
— Не могу, вечером я должен быть у его постели.
— Ну хорошо. Через час можешь?
— Могу.
— Я буду ждать.
Через час Безобразов оказался у ворот голицынского двора и уже потянулся рукой постучать в калитку, как она тут же распахнулась. Его ждали. Слуга молча провел его в дом, в кабинет князя.
— Садись, Иван, — указал Голицын на свободное кресло. Безобразов, волнуясь, присел, князь испытующе смотрел на гостя, но не торопил. Откашлявшись, Безобразов начал:
— Князь, царь действительно не тот, за кого себя выдает.
— Да? — усмехнулся Голицын.
— Да, да, я свидетельствую, что это Юрка Отрепьев, с которым мы еще в детстве играли.
— Что ж ты раньше не свидетельствовал, Ваня? Впрочем, я понимаю, всякому жить хочется. И что ж ты хотел сообщить мне важное?
— Меня он посылает послом к королю.
— А что ж Бучинский?
— Его король выгнал.
— С чего бы?
— Он пьяным явился во дворец.
— Ну-ну, — поощрил князь, едва улыбнувшись уголками губ, скрытых усами.
— Я повезу грамоту королю и хотел бы что-то заоднемя от бояр отвезти.
— Почему именно от бояр?
— Я знаю, бояре затевают против него что-то.
— Кто это тебе сказал, Иван?
— Я же не слепой, Василий Васильевич. Что-то готовится. Вон уже ночью во дворец с ножами явились.
— С чего ты взял, что бояре должны с тобой передать что-то королю?
— А разве у вас ничего нет сообщить ему?
— Нет, Ваня, нечего сообщать Сигизмунду. Он все знает, что ему положено.
— Вы мне не верите, Василий Васильевич.
— С чего ты взял?
— Я ж вижу, не слепой.
— Вот видишь, сам догадываешься, Иван. Оно и впрямь, откуда мне знать, может тебя Басманов подослал. Ты ж первый ночной шептун у царя, а ну шепнешь ему. А у меня шея, чай, не железная, топор не отскочит.
— Василий Васильевич, князь, хотите, я поклянусь на кресте. Надоела мне эта лжа на лже. Грех ведь это.
Голицын поднялся из кресла, прошел к столу, взял кувшин, налил в бокал сыты. Выпил. Спросил гостя:
— Будешь?
— С удовольствием, Василий Васильевич, — поднялся Безобразов. — Все в горле пересохло.
— Это от такого разговора, Иван, за который запросто плаху схлопотать, — сам налил полную кружку гостю. — Пей.
Безобразов выпил с жадностью, похвалил:
— Добрая сыта, спасибо, Василий Васильевич.
Голицын ничего не ответил, прошел назад к креслу, сел.
Безобразов остался стоять у стола, словно еще ожидая сыты, и неожиданно полез за пазуху, достал нательный крест.
— Вот на нем клянусь, князь. Пусть меня разразит гром, отымется язык, если я открою царю или Басманову то, о чем мы здесь говорили.
— А мы ни о чем особо и не говорили, Безобразов. Ты сказал, что царь — это Юрка Отрепьев. И все.
— Разве вы не понимаете, князь, что только за эти слова мне голову снесут. Однако я вам доверился.
— Ладно, Иван, не будем препираться, я тебе верю. Тем более что с Басмановым у меня свои счеты. А королю можешь передать, что Дума на престоле хочет видеть его сына, а не этого самозванца.
— И все?
— И все, Иван. А ты что, хотел письмо к нему? Нет, брат, тебя обыскать могут и все… И сам погибнешь, и других потянешь. Так что лучше на словах. А на будущее, пожалуйста, оставайся подле царя. Если что он новое придумает, сообщай мне.
— Хорошо, Василий Васильевич. Спасибо.
— За что?
— За то, что поверили мне.
— Не вздумай еще кому довериться, налетишь на доносчика.
— Не беспокойтесь, Василий Васильевич, я к вам-то шел дрожал как лист осиновый.
— Во жизнь, Безобразов, все дрожат. И перед кем?
