— А что? — осмотрел Шуйский присутствующих. — Пожалуй, князь Василий дело говорит.
— Это что ж получается, — возразил Татищев. — Тех же щей да пожиже влей. То посадили на шею лжецаря, теперь будем звать ляха. Тогда наш Смоленск тю-тю, уплывает к Польше.
— Я сам думал над этим, Михаил Игнатьевич, — отвечал Татищеву Голицын. — Но мы должны заинтересовать чем-то Сигизмунда, хотя бы на первых порах, пока не скинем Лжемитьку. А там видно будет. Выберем из своих. А короля можем деньгами отблагодарить.
— Дожидайтесь, — засмеялся Колычев, — он всю казну уже очистил. Там скоро одни тараканы останутся.
— Это точно, — вздохнул Шуйский, — сорит деньгами царек наш, направо-налево сорит. А ты что молчишь, Миша? — обернулся к Скопину Василий Иванович! — Ты-то ближе всех к нему.
— А что я могу сказать? Мне нравится предложение Василия Васильевича. Еще можно королю сказать, что Дмитрий даже о польской короне мечтает.
— Ты это всерьез или шутишь?
— Какие шутки, я собственными ушами слышал, как Бучинский сказал Дмитрию: «Будешь, ваша царская милость, королем польским».
— Ничего себе, — засмеялся Голицын. — Как же они себе это представляют?
— В Польше много у Сигизмунда врагов среди ясновельможных, Дмитрий хочет их направить против короля. Его От этого удерживает только одно — невеста. Как только Марину Мнишек король отпустит в Россию, тогда и начнет Дмитрий подбивать поляков против короля.
— Он что, дурак? На русском престоле сидит, как воробей на колу, того гляди свалится, так подавай ему еще и Польшу.
— Он не дурак, Василий Васильевич, просто ему надо иметь что-то в запасе, как-то он даже о Франции заикался. Он чувствует ненадежность своего положения. А тут еще, кажется, всерьез с царицей Марфой повздорил.
— Из-за чего?
— Он хотел послать в Углич и выкопать из могилы царевича.
— Для чего?
— А чтоб доказать, что, мол, это поповский сын.
— И ты еще говоришь, он не дурак. Марфа, конечно, не согласилась?
— Не согласилась. Она же знает, что там ее настоящий сын лежит. И сдается, крепко на царя осерчала.
— Это хорошо, — сказал Василий Иванович. — Она может нам в будущем пригодиться для разоблачения Лжемитьки.
Скопин-Шуйский продолжал:
— Дмитрий собирается отправлять к королю послом Бучинского. Мне кажется, есть смысл сообщить Сигизмунду о словах Бунинского, тогда посольство его не будет принято, может и прогнать его из страны.
— А кого же послать к королю? Нам ведь отъезжать нельзя, мы к Думе привязаны. Лжемитька сразу спохватится: куда, зачем?
— Я думаю, кому-то из Мыльниковых можно. Они купцы, едут, мол, по торговым делам. — Шуйский взглянул на старшего из купцов. — Семен, кто из вас сможет поехать?
— Да хошь бы и я. Ваньша молод, дров наломает. А мне в самый раз с королем познаться. Напомни-ка, Михаил Васильевич, как Бучинский говорил лжецарю о польском престоле?
Скопин-Шуйский повторил:
— Он сказал: «Будешь, ваша царская милость, королем польским».
— Хорошо. — Мыльников, прищурясь, пробормотал реплику. — Я запомнил. Но ведь, как я понимаю, я должен сообщить ему о нашем кружке, что мы тут готовы провозгласить Владислава, как только король поможет нам убрать Лжедмитрия.
— Но ни в коем случае не называй ни одной фамилии, — предупредил Голицын. — Скажи, что, мол, люди знатных фамилий и довольно. А то, чего доброго, выдаст нас этому… Тогда все пропало. Петька Басманов, как стервятник, кружит, того и ждет, чтоб мы споткнулись.
— Кому-кому, а мне уж в четвертый раз топора не миновать, — усмехнулся невесело Шуйский.
— Почему в четвертый? — спросил Скопин. — Дядя Василий?
— Ну как же. От Федора раз, от Бориса — второй, от Лжемитьки — третий. Теперь грядет четвертый, если все попадем в лапы к Басманову. На этот раз вряд ли промахнется палач.
Так и приговорили: престол обещать Владиславу и хорошо бы поссорить короля с Лжемитькой. Другого выхода не было. Убийц более не подсылать, так как это чревато провалом всего заговора.
Король Сигизмунд III был в бешенстве, по лицу его разливались красные пятна, он орал на Бучинского:
— Как ты смеешь являться на глаза мне после всего этого, мерзавец?
— Но я это… — пытался хоть что-то сказать в оправдание свое Бучинский. Но король не хотел и слушать его.
— Твой так называемый царь уже полгода сидит на престоле и не исполнил ни одного пункта, записанного в «кондициях». Ни одного. Мало этого, так он уже целится на польскую корону. Хорош, нечего сказать. И ты — поляк подталкиваешь этого проходимца. Молчи. Я не желаю тебя слушать.
Бучинский ломал голову: «Кто мог передать ему мои слова? Когда успел? Ты гля, старика вот-вот удар хватит. А мне и отвечать нечем». Впрочем, Сигизмунд не желал слушать никакого оправдания. Как только он произнес перед русским послом известную фразу, а тот обалдел от услышанного, король понял, что попал в точку, что его не обманул тот купчишка.
— Ступай вон! — указал король на дверь Бучинскому. — И чтоб я более не видел тебя в моем дворце.
Придя на подворье, где он остановился со спутниками, Ян прошел в горницу и велел позвать Иваницкого. Тот прямо с порога спросил:
— Ну как, все в порядке?
— В порядке, — усмехнулся с горечью Бучинский. — Он погнал меня едва не в шею.
