Сколько длятся полвека? - [117]
На учениях в Сельцах или под Люблином, хваля солдат за добротный блиндаж, он просил позвать «ставить веху». Слыхивал о таком сельском обычае, — заканчивается строительство избы и «ставится веха»: под крышей крест–накрест крепят топор и пилу. Напоминание о давнем польском обычае, он знал, приятно солдатам.
Наступило время «ставить вехи».
Стоило приехать в какую–нибудь строящуюся деревеньку, пройти по улочке, желтеющей свежей стружкой, неизменно заявлялся солдат–ветеран. Без погон, с топором в руках.
Неужто генерал забыл? Ну да, под Ротенбургом (Будишином, на Нейсе) они лежали бок о бок; снаряд как бухнет под деревом (на крыше, в кювете, на грядках…).
Дымилась миска с фляками, на тарелке тугим черным кольцом свернулась катанка.
Чем крыть крышу — шифером или железом? Одно дороже, другое — практичнее. Сразу дешево и практично? Увы, не бывает…
— Янка, добавь фляков… Это моя жена, обывателе генерале.
Сверчевский вытирал салфеткой рот, галантно склонялся к шершавой руке крестьянки.
Неизведанная жизнь, возможно, чем–то и привлекательна. Так или иначе, он обязан знать цену на кровельное железо и шифер, не сидеть свадебным генералом на хозяйственных совещаниях в воеводстве…
Сверчевский чувствовал за спиной свежевыструганные стропила, слышал звонкий перестук молотков, когда шли заседания Контрольного совета для Германии и он возглавлял польскую делегацию. Корректность дипломатической полемики не делала его уступчивее.
— Польша, как и Советский Союз, пострадала больше, нежели страны, которые вы, господа, представляете. А потому имеет право на максимальное возмещение.
Фельдмаршал Монтгомери, глава английской военной миссии, давая в своей резиденции в Шпандау прием в честь Сверчевского, намеревался прощупать поляка. Вопреки предостережениям советников о непомерном гоноре польского генерала, он увидел перед собой нисколько не чопорного, скорее — хитровато–простодушного человека.
— Господин фельдмаршал, надо надеяться, информирован обо мне как о старом агенте Коминтерна?
— В вашей папке план революционного мятежа в Лондоне?
— Почти угадали.
Сверчевский дернул «молнию». В раскрытой папке лежали полоски линолеума.
— Вы строите виллу? — участливо поинтересовался сухощавый фельдмаршал.
— Мы отстраиваем страну. Уничтожена треть жилого фонда, свыше половины школ.
Генерал больше не улыбался, фельдмаршал — не шутил. По окончании приема в зал ворвалась ватага корреспондентов, и собеседники выразили искреннее удовлетворение встречей.
Британский фельдмаршал, многозначительно улыбаясь, заявил, что по роду своей деятельности издавна интересуется «красными генералами» и обратил внимание на господина Сверчевского еще в те времена, когда тот в Испании именовался Вальтером. Он рад, что встретился с генералом Вальтером–Сверчевским за столом союзнических переговоров, а не как с противником на поле битвы.
Сверчевский, не желая остаться в долгу, сообщил, что следит за доблестным фельдмаршалом с тех далеких лет, когда тот, окончив академию в Сандхерсте и отвоевавшись против кайзеровской Германии, начал свою славную армейскую карьеру. Особенно близко стало полякам имя фельдмаршала со времен Тобрука [96].
Монтгомери ответил светским кивком и заверением, что Лондон не забудет, кому он обязан разгадкой секрета «Фау» [97].
Оба, уместно напомнив о Тобруке и о «Фау», слукавили, несколько преувеличив степень осведомленности друг о друге. Монтгомери получил справку об испанском прошлом Сверчевского из своего штаба за полчаса до встречи. О том, что Монтгомери — выпускник академии в Сандхерсте, Сверчевский узнал, попросив переводчика час назад прочитать ему биографию фельдмаршала по английскому справочнику «Кто есть кто?..».
Завершая пресс–конференцию, сухопарый фельдмаршал высказал смелую точку зрения: мир — настолько шаткое здание, что генералы, сведущие в инженерном деле, возможно, сумеют лучше укрепить его, нежели штатские политики и дипломаты.
Сверчевский ограничился нейтральным поклоном, и, когда в высоком полутемном холле — день был сентябрьский, хмурый — вспыхнули блицы, простецки улыбнулся в объектив. Монтгомери перед фотографированием надел неизменный берет с серебряными эмблемами.
С февраля 1946 года Кароль Сверчевский — заместитель Министра обороны Польской Народной Республики.
Польской армии предстояло не просто перестраиваться — строиться заново. И война для нее еще не кончилась. В лесах прятались вооруженные отряды террористической организации «Вольность и неподлеглость» [98] («ВиН»), на дорогах взрывались автомашины, пулеметные очереди оглашали ночь.
Аграрная реформа сопровождалась накалом классовых страстей. Национализация натолкнулась на сопротивление в стране и за границей. США оспаривали закон о национализации предприятий, некогда принадлежавших американским владельцам, хотя польское правительство выплачивало компенсацию. Примас (глава католической церкви в Польше) Хлонд потребовал отменить реформу и национализацию…
Все это будоражило армию. Учебные тренировки прерывались боевыми операциями, поднятые по тревоге солдаты тушили загоревшиеся казармы…
Помимо того, поиски и разногласия в строительстве Войска Польского. Неизбежные хотя бы потому, что люди, составлявшие войско, пришли из разных военных школ, партий, социальных слоев, принеся каждый свое.
Знаменитая статья В. Кардина в «Новом мире» «Легенды и факты», вызвала многочисленные отклики читателей, ставила под сомнения отдельные постулаты советской истории.
Герой повести «Минута пробужденья» — декабрист Александр Бестужев, офицер-гвардеец, писатель, критик, соиздатель журнала «Полярная звезда». Он вывел на Петровскую площадь в декабре 1825 г. один из восставших полков. Из каземата Петропавловской крепости отправил Николаю I письмо, обличающее самодержавие. Сослан рядовым на Кавказ. Ему было запрещено печататься под собственной фамилией, и он вскоре прославился как Марлинский. Легенды окружали жизнь и таинственную смерть революционера, опального писателя.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.