Сколько длятся полвека? - [119]
С Метеком он делился и служебными заботами и семейными. Добряга Шлеен не принадлежал к друзьям поддакивающим. Лгать он не умел, субординационного трепета не ведал и, случалось, осаживал Сверчевского. Мягко, словно извиняясь.
…Это был счастливейший лодзинский вечер. Он с Владой, Метек с Зосей, приехавший из Варшавы Гюбнер.
— Так, — поднялся Сверчевский, — Метек — трезвенник, Владе нельзя, Юлек…
Он с сомнением покосился на Гюбнера.
— Рюмку… Учитывая воинские заслуги… О, прости меня, Зося, но на тебя ляжет главная нагрузка. Творческая. А на меня — эта.
Он щелкнул пальцем по бутылке. Он был в ударе. Оп что–то затевал.
— Мы пьем за Испанию. Полковник Гюбнер, песню. Какую? Чему тебя учили в университетах, в академиях?.. Мне не нужна твоя эрудиция. Мне нужен твой хваленый голос… «Астурия».
Нехитрый мотив Гюбнер помнил верно, но забыл слова.
— Зося, — не унимался Сверчевский, — ты же знаешь испанский. Переведи. Пусть в Польше поют «Астурию».
— Поможешь?
— Буду подпевать.
Астурия — единственная земля на свете.
Астурия — земля моей молодости.
Не свистел он и не подпевал.
А испанская песня, становясь польской, пела о парне, который обещает вернуться, если не погибнет, сорвать влажный от росы цветок и отдать той, что вденет его в свои черные волосы…
Он осторожно гладил белые волосы Влады.
Из письма К. Сверчевского[99]:
«Влада моя!
Сегодняшний день завершает два неразрывных минувших года. По–всякому жилось нам это время. Иногда вместе, чаще — врозь. Долгие месяцы счастья — нередкие сомнения; постоянная жажда встречи и укоры совести, чувство непреходящей благодарности и чувство вины перед Тобой…
Что означает эта годовщина? Свяжет ли наше двухлетие еще прочнее нас с тобой или станет предвестием близящихся ссор, неприязни и охлаждения?..
Сегодня такой торжественный день, мне так хочется провести этот наш праздник вместе. Но только без слов. Слова не в силах передать глубину чувств, передать желания, возникающие в моем сердце, которое уже принадлежит не мне…
Светает, за окном спит чужой, незнакомый город. Безмерное пространство разделяет нас. Но вы настолько во мне, что достаточно прикрыть глаза, чтобы почувствовать вас рядом.
Влада, любимая! До чего же хочется увидеть Тебя, поговорить с сыночком. Он уже, наверное, вырос, сидит, узнает Тебя. Как он меня встретит? Удивится, широко откроет глазенки и… отвернется? А, может, если ты рассказываешь ему об отце, сразу меня узнает и поздоровается? Как мне его не хватает — моей единственной в мире надежды. И тебя нет.
Без Тебя мне плохо все дни, особенно сегодня. Оттого–то и набегают воспоминания, всплывает недавнее прошлое, обостряются тоска и боль. Так что не удивляйся, что я начинаю вспоминать. Ведь сегодня наш, только наш день.
Знакомо ли тебе небывалое ощущение, которое приносит солнечный свет? Представь себе позднюю осень. Нескончаемые серые, нудные, слякотные дни. Они ползут, словно черепахи, ложатся на сердце камнем, и такая печаль в душе, что берет отчаяние.
Вдруг неожиданность — солнечное утро… Ты просыпаешься, протираешь глаза и встаешь другим человеком — свежим, отдохнувшим, жаждущим жизни. Скорей на солнце! Посмотри, как преобразился мир… Стал светлым, теплым, радостным. Ты и сам начинаешь все воспринимать по–другому, забыв про вчерашнюю слякоть… Одного солнечного дня достаточно, чтобы потом пережить осеннее ненастье и зимние вьюги.
Ты — такой вот звонкий, солнечный, весенний день в моей осени. Тобой озарены месяцы, проведенные вместе, Ты озаряешь и дни холодные, дождливые, дни без Тебя. Ты принесла мне жадную радость работы, безмерное желание жить. Кроме Тебя, единственной, мне не нужен никто.
Весенняя Украина… Снежно–белая блузка, непослушные волосы из–под пилотки. Детские глаза, не видящие ничего дурного и темного, манящая девичья гибкость… С того дня Ты уже не могла отторгнуть меня от себя, хоть и была еще ничьей.
Потом — отпуск, недели тоскливого ожидания и радость новой встречи. Потом — не всегда приятные Тебе мои приезды в полк, чтобы хоть издали полюбоваться Тобой…
Вот и годовщина нашей любви. Помнишь ли Ты этот день, Влада?..
Будто и не миновали годы с тех пор. Мне ты все видишься тогдашней… Все это время я сильно и неизменно люблю тебя. За Твою искренность, за нашего малыша, за Тебя самое, дорогая моя. За то, что Ты такая, какай есть…
Никогда ни для кого больше Ты не будешь таким неслыханным счастьем. Может, когда–нибудь, когда меня не станет, Тобой овладеет беспамятство и Ты забудешь, что я был у Тебя. Но это долго не продлится. Умопомрачение пройдет, Ты вернешься душой к своему первому возлюбленному — отцу ребенка… Никто, кроме него, не будет, прощаясь с жизнью, думать о Тебе как о самом дорогом на свете.
Пусть Тебе живется, Влада, хорошо, счастливо. Пусть еще лучше будет малышу. Да станут счастье и тепло сопутствовать Тебе и ему как можно дольше. Лишь этого я желаю в наш праздник.
Выпей, Влада, рюмку вина за нас троих. Только одна выпей. Все до капельки. И за то, что миновало, и за наш завтрашний день.
Пора спать. Тебе надо отдохнуть. Но перед тем убаюкай нашего маленького… Спой ему колыбельную, спой ему о нас… О том, каким счастьем он наполняет нашу любовь. Поцелуй его. Укутай от ночного холода. Пусть спит спокойно. Ему надо много сил, чтобы жить…
Знаменитая статья В. Кардина в «Новом мире» «Легенды и факты», вызвала многочисленные отклики читателей, ставила под сомнения отдельные постулаты советской истории.
Герой повести «Минута пробужденья» — декабрист Александр Бестужев, офицер-гвардеец, писатель, критик, соиздатель журнала «Полярная звезда». Он вывел на Петровскую площадь в декабре 1825 г. один из восставших полков. Из каземата Петропавловской крепости отправил Николаю I письмо, обличающее самодержавие. Сослан рядовым на Кавказ. Ему было запрещено печататься под собственной фамилией, и он вскоре прославился как Марлинский. Легенды окружали жизнь и таинственную смерть революционера, опального писателя.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.