– Тебе-то смешно… – с шутливой обидой в голосе протянул даже не думающий подниматься Зенон. Держась за живот, Атрей с улыбкой уставился на «пловца»:
– Так ты специально грохнулся? На вкус их попробовать хотел?
– А то как же! Или пощупать хотя бы, – фыркнул рыжий. – С другой стороны, хорошо, что они не настоящие: будь цветы живыми, они бы явно так просто не отделались после моего падения.
Оба снова примолкли. Вроде бы Зенону следовало подняться, но он продолжал весело плескаться, точно ребёнок. Разве что песенку пиратскую не запел, как в каком-нибудь старом фильме.
– Ты мне никогда раньше не улыбался.
Столь резкий переход заставил Атрея в очередной раз испугаться. Опять… опять это тепло. Нет, оно приятное. Но что будет потом, а?! Ведь стоит только однажды впустить подобное чувство в свою жизнь – и всё изменится.
– Забавно, – продолжал Зенон, наконец-то выбираясь из озера. Как бы романтично смотрелась подобная сцена, если бы не стекающая с него в три ручья вода да парочка искусственных бутонов, зацепившихся за карманы штанов!
– Что «забавно»?
– Да так, – отвёл глаза Зенон. – Раньше я безумно хотел, чтобы ты мне улыбнулся. А сейчас смотрю на твою улыбку и думаю…
– … Что у меня зубы кривые? – на всякий случай Атрей упёрся языком в передние зубы, проверяя. Зенон прыснул:
– Я тут, между прочим, пытаюсь создать романтическую атмосферу, если ты не заметил!
Тяжесть, вызванная глупыми мыслями, лезшими в голову, давно отошла на второй план. Пришла ясность – простая и логичная настолько, что Атрею оставалось лишь недоумевать, с какой стати он притормаживал раньше. Да, надо действовать, но…
Приняв решение, Атрей бросился к спутнику, крепко обнимая его. Простой порыв, но имевший весьма неожиданное последствие: земля в самом прямом и неромантичном смысле снова ушла из-под ног, и тишину парка нарушило очередное «Бултых!»
– А мне-то казалось, мы оба достаточно промокли, – сплёвывая очередной бутон, усмехнулся Зенон. Атрей лишь крепче прижался к нему. Зачем какие-то пафосные слова, когда всё и так ясно? Пусть эти глупости останутся в старых фильмах.
Зенон осторожно погладил спутника по голове. По-прежнему еле касаясь, словно боялся навредить. Атрей усмехнулся: вот ещё, не хватало почувствовать себя эдаким неземным созданием.
– Молодые люди! Здесь купаться запрещено!
Услышав оклик охранника, оба рассмеялись. Пока Зенон и Атрей выбирались из воды под неумолчную ругань местного стража порядка, думали они об одном и том же.
Зачем стирать цветную кляксу с серой картины? Нужно просто раскрасить всю картину – и тогда клякса станет лишь её органичной частью.
Конец второй истории
Сухая кисть без грамма краски медленно скребётся о бумагу. Рядом – и мольберт, и палитра, и небольшая чашка с водой. Стоило бы начать свой рисунок, но Атрей никак не мог заставить себя сделать первый мазок акварели поверх карандашного наброска.
В этой некогда холостяцкой квартире на стенах уже нет места: на каждом миллиметре воткнута хоть одна картина. Кажется, проще было бы сразу расписывать стены, чем навешивать на них многочисленные холсты. Масло, акварель, пара работ пастелью… Одни – яркие, с сочными цветами, другие бледные, совсем прозрачные, теряющиеся на фоне остальных. И ладно бы картины выстроились на стенах лишь в гостиной, но нет: и в спальне, и на кухне, да даже в ванной эти чёртовы холсты. Причём в ванной они под стеклом, так что даже нет надежды, что старые испортятся и на их место можно будет повесить новые. И это не считая тех, что грудой свалены в чулане.
Сложно назвать эти картины полноценными: так, наброски, небрежно доведённые до мало-мальски приличного состояния. Ни одна из картин не вышла такой, как хотелось Атрею, и потому ни одна не была закончена, доведена до ума. Молодой художник охотнее выбросил бы их или сжёг, как напоминания о своих былых неудачах. Но Зенон настоял, и пришлось вывесить уродливые, по мнению Атрея, полотна на всеобщее обозрение.
Впрочем, кому они были интересны? Алкеста теперь приходила редко: с тех пор, как появилась на свет её дочка – а произошло это чуть более полугода назад – она только и могла говорить, что о своей Офелии. Нет, Атрей не имел ничего против очаровательной, совсем не капризной малышки, но ему хватало ума, чтобы понять: сейчас Алкесте не до него, малютка требует гораздо больше времени и сил, чем какая-то там работа. От работы, по крайней мере, можно отдохнуть; о ребёнке же, особенно о таком крошечном, приходится беспокоиться двадцать четыре часа в сутки.
Другие гости этой квартиры в основном были знакомыми Зенона, и мало кто стремился пообщаться с его супругом. Кое-кто даже пытался жалеть Зенона, твердя, что тот выбрал себе неподходящую пару, и интересовался, на кой ему сдался круглосуточно сидящий в четырёх стенах художник. И тогда гордящийся своим выбором юноша заявлял:
– Вы что, не видите, какой он талантливый? Я люблю его, и не хочу, чтобы он распылял свой талант по мелочам, а потому даю ему возможность работать над своими шедеврами сколь угодно долго.
Люди соглашались, даже не глядя на картины: несогласие Зенон принимал за попытку обидеть Атрея и мог запросто выставить гостя за дверь. Вот и как ему объяснить, что сам художник отнюдь не считает себя талантливым и был бы счастлив снова рисовать на заказ, продавая совершенно средние, ничем не выделяющиеся «шедевры»?
