Склока о полку Игореве - [13]
Есть некая странность в русском национальном характере: все народные герои имеют ярко выраженный этический изъян, особенно, если причастны власти. Князь Игорь неоднократно изменял русским и половцам. Самые знаменитые монархи, Пётр I и Иван Ужасный ("грозный" по-древнерусски значит "ужасный") — убийцы собственных детей. Сталин de facto тоже убил сына Якова, отказавшись обменять его на Паулюса. Пётр любил участвовать в пытках, лично казнил стрельцов. Иван приказал изготовить гигантскую сковороду и жарил своего холопа в оливковом масле. Разин и Пугачёв — серийные убийцы. Георгий Жуков не считался с людскими потерями. Есть сведения, что он собирался ввести в армии порку. Цепочка тянется и в наши дни. Кто такие нынешние "демократы"? Часть номенклатуры КПСС, предавшая свою партию. После этого народ им поверил. Борис Ельцин стал харизматическим лидером, совершив серию измен: сначала КПСС, потом "Демократической России", приведшей его к власти, потом Конституции, которой клялся в верности, потом — соратникам…
Что это? Садомазохистский комплекс? Сладкая отрава изначального зла, скрытого в глубинах русской души? Ответ нужно искать в структуре коллективного подсознания.
Я создал вас иль вы меня?
Историк Лев Николаевич Гумилев удивлялся идеологическому разнобою "Слова" — двум разным авторским отношениям к Игорю. Как будто бы два разных человека рассказывают о князе: один произносит горькие истины, другой — поёт хвалу. И эти двое перебивают друг друга. Один говорит трезвым языком исторических фактов, другой — создаёт блистательный миф. Наверное, Д.С. Лихачёв первый обратил внимание на диалогическое строение "Слова" (см. статью "Предположение о диалогическом строении 'Слова о полку Игореве"' в сборнике[22]). Дмитрий Сергеевич считает, что СПИ рассчитано на амебейное (парное) исполнение. Заметим, что нарушение логики из-за частицы "ли" в зачине "Слова", на которое указывал А.С. Пушкин, при таком взгляде пропадает!
Диалогическая структура поэмы резко обрывается в момент, когда Игорь, возвращаясь из плена, въезжает в Киев. Здесь кардинально меняется стиль, словарный состав, ритмика. Появляется совершенно несвойственное СПИ христианское благолепие, все ликуют и прощают друг друга. "Страны ради, гради весели!" Всенародная радость по поводу возвращения Игоря вызывает недоумение — уж слишком он напакостил и частным лицам и государству. Непонятно, почему он едет в Киев, а не в Новгород-Северский. Непонятно, почему въезжает в город через Боричев взвоз (Андреевский спуск), т. е. по северной дороге, ведущей к Чернигову и Новгороду-Северскому. О. Сулейменов считает, что "Слово" попало к переписчику XVI века без конца, и переписчик (монах) сам сочинил конец. Я с этим согласен.
Киев состоял из нескольких "градов" — отдельных территорий, имевших собственные укрепления в виде земляных валов с деревянными стенами на гребне и рвами перед валами. "Град Владимира" на Старокиевской горе и примыкавшие к нему "град Ярослава" и "град Изяслава-Святополка" на Михайловской горе составляли вместе так называемый "Верхний город" или "Горы". Собственные укрепления имел и "Нижний город" — посад "Подол" у Днепра, а также посады "Щековица" и "Копырев конец". Печерский монастырь имел даже каменную стену. "Странами" называли сельские местности, примыкающие к городам. Именно эти "страны ради" и "гради весели". Вот как легко впасть в заблуждение относительно смысла вроде бы абсолютно ясных слов!
В финале "Слова" нелепостей даже больше, чем считает О. Сулейменов: "Игорь едет по Боричеву къ святей богородици Пирогощей". Боричев взвоз соединяет центр Киева с посадом Подол, где и находится Пирогощая церковь, поэтому Игорь едет ИЗ Киева! Туман немного рассеивается, если обратиться к Ипатьевской летописи. Оказывается, Игорь бежит из плена в пограничный город Донец. За 2 дня верхом и 11 дней пешком он преодолел около 350 км. "И оттуда пошёл в свой Новгород… Из Новгорода пошёл к брату своему Ярославу в Чернигов, прося помощи на Посемье. Ярослав же обрадовался ему. И помощь дать обещал… Игорь же оттуда поехал в Киев к великому князю Святославу." Это путешествие "выпало" из "Слова".
Думаю, что диалогическое строение СПИ — следствие творческой индивидуальности автора, а не расчёта на парное исполнение. Происходит как бы раздвоение личности. Одна личность действует в реальном мире, в котором зла больше, чем добра, другая — в идеальном мире, в мире вымышленных форм, реализующих такую вселенную, какой она ДОЛЖНА БЫТЬ. Другая личность как бы находится на театральной сцене. Для кого играется спектакль? Для зрителей (читателей, слушателей)? Но они прекрасно знают, каковы обстоятельства НА САМОМ ДЕЛЕ. Спектакль играется для БОГА! В чем же тогда смысл диалога? Это — спор с Богом! Может быть, благодаря указанному факту "Слово" приковывает внимание уже не одного поколения читателей? Может быть, именно из-за этого ломаются копья?
Любой РИТУАЛ — это спектакль для Бога. Древнегреческая мистерия, камлание шамана, принесение жертвы жрецами майя на вершине Пирамиды Солнца, храмовая служба, триумф римского императора, военный парад — всё это спектакли для Бога. Первобытные религии стремились поглотить сознание человека, полностью включить его в сценическое действо, подменить реальный мир идеальным. Развитые религии постепенно отказываются от ритуала — Бог перемещается внутрь человека. Претензии на ПОЛНОЕ господство над сознанием сохраняются лишь в фундаменталистских разновидностях религий.
Монография посвящена изучению устных рассказов (быличек, бывальщин) о мифологических персонажах. В соответствующих главах автор рассматривает пять важнейших тематических циклов рассказов - о лешем, водяном, русалках, домовом и черте. Прослеживается также трансформация этих персонажей в современных записях устной прозы. К книге приложен указатель сюжетов быличек и бывальщин о мифологических персонажах на русском и немецком языках.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».