Я оторопел от столь разительной перемены отношения ко мне: от тёплой печки до ледяной глыбы. И тут мне на память пришла история, рассказанная однажды монашкой Зинаидой. «Однажды, годика так три назад, устроился к нам вахтёром, как и ты, мужчина, но моложе тебя, лет сорока, не более. Уж очень благообразный и тихий такой был. Перед матушкой-настоятельницей за него просил наш батюшка Иоанн, ты его знаешь. Так вот, совратил он таки одну послушницу, этот бывший зэк — он из зэков был. Увёл из монастыря Симу, её Серафимой звали, — уточнила Зинаида. — Забеременела она — грех-то какой! Выставили, конечно, Симу и Гену, его Геннадием звали, из монастыря, — снова уточнила Зина. — Потом дошли слухи, что бросил он её с дитём вместе. Опять проворовался и сел на другой срок в тюрьму. Но его родня-то признала ребёнка, и окрестили его Христофором. Зачат-то при церкви был, Господи, прости, так говорила бабка младенца, не я».
Мне стал понятен непрозрачный намёк Иустиньи на возможные последствия для моей служебной карьеры. Также из памяти всплыл подробный допрос при приёме на работу. Этот случай, без сомнения, лёг в основу ужесточения кастинга на должность вахтёра в женском монастыре. Но думаю, что вряд ли монастырь найдёт кастрированного мужчину как самого подходящего претендента на работу.
Я тоже не задержался в скиту, так как основные работы по вспашке земли были завершены. Наступили пустота и скука.
По возвращении в город, в монастырь, я уже не заметил знакомого лица Амалии среди монашек и послушниц. Как мне по секрету поведала знакомая монашка, Амалия ушла из монастыря после нескольких минут разговора с матушкой-настоятельницей. Тему того разговора, конечно, никто не знал, но, по слухам, Амалию попросили покинуть монастырь тотчас.
Через два месяца я уволился из монастыря, сбрил уже отросшую бороду и нашёл новую работу. Я стал дворником в школе, в ста шагах от моего теперешнего жилища.
Идя по улице, я непроизвольно смотрю в лицо всем девушкам, но так и не встречаю Амалии.
