Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2 - [22]

Приведенные параллели позволяют предположить, что некогда образ девичьих водных покровителей (связанных с Дунаем и, может быть, в отдельных случаях тождественных ему) мог быть более впечатляющим и грозным, и лишь позднее, под воздействием иного круга мифо-обрядовых образов и персонажей, слился с нейтральным образом сокола и причастным к кругу представлений о верхнем мире и светлом начале образом златорогого оленя, которого еще А. А. Потебня считал олицетворением солнца. Этой трансформации могло способствовать и то, что в отдельных случаях вступающий в брак молодец как бы становился Дунаем, отождествлялся с ним (Б4).

Былина о Потыке и Марье Лебеди Белой выводит нас к широко распространенной в любовных и свадебных песнях параллели свадьба – охота на лебедей (уток). Особенно интересно остановиться на сюжете БЗ, где в колядке, которая пелась только молодым первого года (обычно еще не имеющим детей), повествуется о молодце, которого молодая жена отправила стрелять лебедей на Дунай, а он после троекратной стрельбы из лука (описанной по формуле состязания былинного Дуная с Настасьей) не достигает цели, после чего жена милостиво соглашается обедать без лебеди. Сопоставление этого сюжета с сюжетами А1, А5, А6 подтверждает предположение, что стреляние из лука было также метафорическим обозначением брачного акта.

В связи с вышесказанным, с отмеченной символикой венка (круга) и стрелы (стержня), совпадающей с символикой кольца, одеваемого на палец, приходится допустить, что опосредствованный и нейтрализованный эротический мотив присутствует и в предложенном Настасьей своему мужу Дунаю-богатырю состязании – прострелить стрелой золотое кольцо на голове другого или попасть стрелой в лезвие ножа, расколов ее надвое. Можно здесь вспомнить и о состязании, предложенном Пенелопой женихам, и о скифо-массагетском обычае вешать лук на кибитку предмета вожделений.

Только что рассмотренный круг сюжетов и мотивов непосредственно выводит нас к смежному с ним кругу, в пределах которого отчетливо выявляется тема оппозиции женское – мужское в связи с «Дунаем», явно поддерживающим «женское начало». Наиболее концентрированно эта оппозиция выражена в сюжетах, где повествуется о смерти мужчины в Дунае, около него или в связи с ним в результате каких-либо действий женщины или в связи с ней (Абз, А7 г, А13б, в, А14, А15, 19б), причем иногда отчетливо выступает мотив «злой женской воли» (А14, А15, 19б). В других сюжетах «Дунай» выступает как потенциальный сторонник девицы (или молодой) и защитник ее от «молодца», жениха или мужа (А1в, А11в, Б3), не говоря об уже проанализированных А4, А5. Важно отметить, что конь в древнерусской обрядово-мифологической системе, еще связанный тесно не только с мужчиной и верхним огненным началом, но и с водно-змеиным «нижним» миром, в «дунайских» песнях почти всегда выступает как образ, тесно слитый с образом молодца, а иногда и замещающий его.

Особо следует отметить достаточно частый мотив смерти молодца «за Дунаем», который в сочетании с мотивом переправы через Дунай позволяет говорить об отдельной теме «Дунай – граница между своим и чужим миром».

Мотив смерти девушки в Дунае встречается реже, чем мотив смерти мужчины в связи с Дунаем, и, кроме того, во-первых, обычно связан с темой несчастной любви или спасения в «Дунае» от насильников, а во-вторых, обычно тут же возникает мотив выхода девицы замуж за «Дунай» или слияния с ним (А17б, А17в).

С женской темой теснейшим образом связаны сюжеты об утоплении девушкой (вдовой) детей (обычно близнецов) в Дунае, причем в наиболее распространенном балладном варианте женщина просит «Дунай» позаботиться о них, и «Дунай» действительно их воспитывает, после чего они, уже в виде взрослых «корабельщиков», хотят жениться на собственной матери и сестре. Несмотря на то что этот сюжет сохранился в форме баллады, есть все основания считать его весьма архаичным (мотивы близнецов, жертвы воде, «отцовства Дуная», жениха «с того света») и сопоставлять со свидетельством Льва Диакона об обрядовом утоплении русами младенцев в Дунае.

Это же обрядовое действо имеет довольно отдаленные, хотя и любопытные соответствия в сюжете, перешедшем, по мнению Ягича, в украинскую песню (А18 г) из сказки: свекровь крадет и подменяет козочкой сына короля, рожденного, как обещала мать, «с луной и звездами», и бросает его в Дунай, куда король позднее отправляет и мать ребенка. Отметим, что Дунай сочетается с этим сюжетом в песне, но отнюдь не в сказке. Не отрицая вероятности позднего попадания сюжета в украинскую песенную традицию, отметим, что и дети (двойня, тройня или один ребенок) Дуная-богатыря, которые погибнут, став жертвой необузданного характера Дуная, также во многих вариантах имеют «по косицам часты звездочки», а на темени «красно солнышко» или «во лбу-то светел месяц, по косицам часты звездочки». Этот же образ встречается в эпосе южных славян и имеет близкие и обладающие признаками архаизма параллели в болгарских и украинских песнях. Если вспомнить, что петух в народных представлениях тесно связан с солнцем, то сопоставление факта ритуального топления в Дунае младенцев и петухов с фольклорным мотивом о гибели в Дунае или от руки богатыря Дуная ребенка с солнцем, месяцем и звездами на голове не будет казаться совсем уж лишенным оснований.