Скеллиг - [23]

Кут заржал. И оскалился по-обезьяньи, едва Распутин отвернулся и прошел к доске. Распутин сказал, что тему "эволюция" мы уже освоили и теперь изучаем строение человека: мышцы, сердце, легкие, пищеварительную и нервную систему, а также мозг.

— Не пропускай больше школу, Майкл, — добавил он. — Ты ведь не хочешь отстать еще больше?

— Нет, сэр, я буду ходить.

Распутин раскрутил длинный свернутый в рулон плакат и вывесил на всеобщее обозрение разрезанного вдоль человека. Все было видно: ярко-алые легкие, сердце за ребрами, желудок с кишками, сплетение кровеносных сосудов и нервов. Мышцы были бурые, кости — белые, а мозг — голубовато-серый. Это чудище глядело на нас зияющими пустотами глазниц. Класс притих. Многим стало не по себе.

— Таковы все мы изнутри, — сказал Распутин.

Кут опять захихикал.

Распутин пригласил его к доске. И сделал вид, будто сдирает с него кожу и вскрывает грудную клетку.

— Да-да, — приговаривал он. — Внутри все мы одинаковы, какими бы ужасными ни были с виду. И если мы взрежем господина Кута, нашим взорам предстанет именно такая картина.

Он улыбнулся.

— Ну, может, на картинке все выглядит чуть поаккуратнее, чем в жизни.

Кут быстренько скользнул за парту.

— А теперь, — сказал Распутин, — прошу вас положить руку себе на грудь, слева. Вот так. Ощутите, как бьется ваше сердце.

Мы ощутили. Я подумал, как нелепо было бы признаться Распутину, что я ощущаю сразу два сердца: свое и малышкино.

— Сердце — наш мотор, — говорил он меж тем. — Оно бьется днем и ночью, не важно: спим мы или бодрствуем. Мы его даже не замечаем. Годами о нем не вспоминаем. Но если оно вдруг остановится…

Кут захрипел, точно придушенный.

— Совершенно верно, господин Кут.

Распутин тоже захрипел и упал на учительский стол.

Я оглянулся. Полкласса валялось на партах, изображая мертвецов.

А Лики смотрел на меня. Он снова хотел дружить — по глазам было видно. В перерыве мы затеяли футбол на школьном дворе. Я играл как никогда. Обводил, подсекал, выбивал мяч из-под ног. Я выделывал такие финты, так посылал мяч головой, демонстрировал такие чудеса техники — что в итоге сам забил четыре гола, дал пас на три других, и наша команда разгромила противника в пух и прах. Я ушел с поля с разорванными джинсами и ободранными пальцами на левой руке. Бровь тоже была рассечена, и из нее сочилась кровь.

Парни из команды обступили меня, хлопали по плечу и говорили, что так здорово я еще в жизни не играл. И нечего сидеть дома. Я им нужен.

— Не волнуйтесь, — сказал Лики. — На этот раз он вернулся по-настоящему. Верно, Майкл?

После обеда мы занимались у мисс Кларц. Я придумал рассказ про мальчика, который обследует заброшенные склады на берегу реки. И находит там бродягу-доходяту, у которого под грязной вонючей одеждой оказались крылья. Мальчик таскает ему бутерброды и шоколад, и бродяга в конце концов выздоравливает. А у мальчика есть подруга по имени Кара. И бродяга показывает им с Карой, как можно летать по-птичьи, а потом улетает прочь, хлопая крыльями по воде.

Мисс Кларц присела рядом со мной, прочитала рассказ. В глазах у нее стояли слезы.

— Чудесно, Майкл, — сказала она. — У тебя появляется свой стиль. Ты, наверное, писал, пока сидел дома?

Я кивнул.

— Замечательно. У тебя настоящий дар. Береги его. Береги.

Тут вошла секретарша, миссис Мур, и зашептала что-то на ухо мисс Кларц. Обе они посмотрели на меня. Миссис Мур попросила меня пройти с ней. Я, подавляя начинающийся озноб, выбрался из-за парты. Пока я шел с ней по коридору, я положил руку на грудь слева и проверил, как бьется сердце. Мы шли и шли, пока не очутились в приемной у директора. Миссис Мур сказала, что звонил мой папа. Он ждет у телефона. Срочно.

Я облизнул пересохшие губы и поднял трубку.

Он еще ничего не сказал, только дышал и вздыхал.

— Что с девочкой? — спросил я.

— Кое-какие неприятности. Я должен ехать туда сейчас, разберусь на месте.

— Кое-какие?

— Разные, сынок. Много. Они хотят поговорить с мамой и со мной, вместе.

— А со мной?

— Я договорился с Мининой мамой. Попьешь у них чай. И дождешься меня. Я недолго. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я уже приеду.

— Девочка поправится?

— Они считают, что да. Надеются. В любом случае, сегодня ничего не произойдет. Они собираются сделать это завтра.

— Мне надо было остаться дома и думать о ней.

— Я ее за тебя поцелую.

— И маму.

— И маму. Сын, ты очень мужественный человек.

Нет, подумал я. Куда там. Какой я, к черту, мужественный человек?

Глава 34

Мы с Миной сидели у нее на кухне. Тут же ее мама резала салат, помидор и хлеб. Стол был завален бумагой, кистями и красками: Мина рисовала весь день. Даже на лице у нее пестрели пятнышки краски. К стенке был приставлен огромный портрет: Скеллиг во весь рост с распростертыми за спиной могучими крыльями. Он смотрел прямо на нас и улыбался.

— А если она просечет? — спросил я шепотом, косясь на Минину маму.

— Мало ли кто это? Или даже что. — Мина пожала плечами.

Ее мама обернулась.

— Майкл, правда, хорошо получилось?

Я кивнул.

— Именно об этом и писал Уильям Блейк. Ему представлялось, что мы окружены духами и ангелами. И если распахнуть глаза пошире и смотреть попристальней, мы их непременно увидим.