Сказочница - [9]

Губы старухи тронула едва заметная улыбка, и она вновь заговорила, но голос ее теперь звучал иначе да, он был стар, но состарившийся, как благородное дерево. Казалось, время стерло все его шероховатости.

— И вот наконец пришел судный день. Целую вечность наблюдали мы за вашими мучениями, ибо ваше безумие не может быть не замечено самим Безумием, как не может даже лев не заметить блоху. Вы долго страдали, и да будет вам известно, что это я уговорила князя Ириена снять проклятие с вашего города, это мне вы обязаны своим избавлением. Ибо он намеревался держать вас во власти ночных кошмаров до тех пор, пока не умрут сами боги и на тропах, по которым поднимаются они в горы, не запляшут камни. Однако я говорю: хватит. Но не жалость руководит мной, когда я освобождаю вас от ваших мучений. Я делаю это ради того ребенка, который родился в ту минуту, когда князь Ириен потерял свой глаз. Ибо, хотя прошла уже не одна тысяча лет со дня его появления, он до сих пор оставался младенцем. Он страдает во сто крат больше всех вас взятых — вместе ведь вам слышны лишь какие-то неясные шорохи, а его слух со всей силой наполняют эти звуки потусторонних кошмаров, а ведь он невинен перед нами.

Перед князем Ириеном и его смертной супругой предстала женщина с запеленутым младенцем на руках. В глазах ее светилось чувство, которое трудно описать словами. Она упала перед ними на колени, и слезы градом катились по состарившейся коже ее несостарившегося лица. Она опустила младенца на землю, а сама отошла в сторону. Почувствовав внезапный холод, ребенок раскрыл рот, чтобы заплакать, но не раздалось ни звука. Ренна подошла к нему, с интересом разглядывая дитя, ибо сама она была бесплодна. Увидев ее, ребенок скорчил рот в беззвучной гримасе. На ее душе и теле он увидел печать Вальринов, печать, преследовавшую его в кошмарных видениях с самого рождения.

Князь Ириен сделал шаг вперед и унизанной драгоценными перстнями рукой подхватил Ренну за локоть. Он опустился на колени подле испуганного младенца, который, зажмурив глазки, молотил в воздухе своими тоненькими ручонками. Ириен двумя пальцами развернул головку ребенка так, чтобы тот смотрел прямо на него. Зеркальце в выбитом глазу князя как-то странно сместилось.

Глаза младенца открылись как по команде и, не сводя взгляда с серебряной линзы в глазу Ириена, он враз успокоился и замер, открыв ротик. Не выдержав, мать бросилась к своему ребенку и схватила его на руки, взглянув на Ириена с таким укором, какого не мог доселе позволить себе никто из смертных. Оказавшись вновь на руках у матери, ребенок умиротворенно загукал, и его личико приняло свойственное всем младенцам безмятежное выражение. Мать с недоверием посмотрела на Ириена, ожидая какого-то подвоха.

Кожа на лице Ренны съежилась, точно истлевшая ткань — казалось, последние признаки жизни покидают ее ветхое тело. Они с Ириеном посмотрели друг на друга: в его взгляде читалась тревога и отчаяние, в ее — горе и одновременно облегчение.

* * *

Точно какой-то покров упал с гор, когда на востоке появился радужный диск солнца. На крыльях страха перед рассветом князь Ириен унесся в горы. Он был совершенно свободен и одинок.

Ибо Ренна осталась в деревне, скорбно сидя на разрушенной площади. Она все время смотрела на дерево, как будто ей хотелось, чтобы у этой истории был другой конец. Ликующий народ покинул улицы, и Витриан, Демон Судьбы, растаял в воздухе столбом розоватого дыма.

Приход Ренны имел еще одну цель, кроме тех двух, о которых мы уже знаем. Она состарилась во сто крат сильнее, чем может состариться обычный человек: она едва могла видеть и передвигалась со страшным трудом. И хоть на какое-то время она могла преодолеть свою немощь, вскоре напасти возвращались, с утроенной силой разрушая ее измученное тело. Поэтому она вернулась в свой родной город только с одной целью.

Она вернулась, чтобы умереть.

И вот, когда радостные горожане разошлись по своим домам, точно дети после праздничного парада, чтобы наконец насладиться безмятежным сном, на опустевшей площади осталась одинокая человеческая фигура. Под ленивыми лучами солнца бурая пыль на мостовой отливала чистым золотом. Яркий солнечный свет причинял Ренне невыносимую боль, но это было ничто в сравнении с привычными для нее страданиями.

— Скоро, — проговорила сама себе Ренна, — скоро все это кончится.

Ее голос звучал совсем тихо, когда она подбиралась все ближе и ближе к замшелым развалинам крепостной стены. Подобрав подол юбки, она медленно ступала с камня на камень своими опухшими босыми ногами. Она медленно поднималась все выше и выше, к тому месту, откуда видны были остатки кроны обожженного падением Ириена дерева. Его отделяло от края стены около десяти шагов. На какое-то мгновение Ренна замерла на самом краю каменного выступа, прикрыв бледной ладонью глаза от невероятно яркого солнечного света. Порыв ветра вдруг налетел бог весть откуда и наполнил воздухом ее одеяние, точно парус. Еще какое-то мгновение она стояла на краю обрыва, ее темный силуэт вырисовывался на фоне яркого неба, а одежды развевались за спиной, словно гигантские крылья. И тут она сначала присела, а затем бросилась вниз, прямо на колючки ветвей изуродованного дерева.