Сказочница - [6]
Весь следующий день она провела в подвале, вновь сказавшись больной, Ириен лежал подле нее, укутавшись в свой плащ с прилипшими к нему соломинками и его прекрасные, нездешние черты светились в сумраке подвала.
Ренна заметила, что и ее кожа тоже как-то странно светилась, словно алебастр. Весь день она провела в полудреме, с какой-то безотчетной тревогой сжимая в своей ладони руку своего господина.
Однако, когда сумерки окутали Ирт, и вершины гор охватило красноватое пламя, Ренна отправилась в путь туда, где так недавно ступала нога ее возлюбленного. Мысли ее были недоступны простым смертным (ведь разве не получила она бессмертие, испив воды Вальринов?), но они явно тревожили ее, ибо она спешила, уходя все дальше и дальше в горы, и лишь с первыми проблесками рассвета она повернула обратно, чтобы успеть скрыться от палящих немилосердных лучей солнца.
В подвале она рухнула на солому, чувствуя, что еще немного — и она потеряла бы рассудок от страха перед солнечным светом и от неимоверной усталости. Свернувшись у порога, чтобы ненароком не вошел кто-нибудь из хозяев, она забылась блаженным сном.
Не напрасно она боялась, что кто-нибудь посторонний войдет в подвал, ведь тогда бы ей не избежать всяких расспросов. Хотя бы о том, что это за таинственные светящиеся следы ведут прямо к дверям ее жилища?
Слухи носились по городу в тот день, словно взбудораженные летучие мыши, слухи о колдунах, непонятных случаях и черных тайнах. А те, кто был причиной всех этих слухов и домыслов, безмятежно забылись тем временем в объятиях сна… И к лучшему. Ибо когда ночью они снова вместе отправились в горы, то вернувшись, застали поджидавшую их возвращения засаду: вооружившись факелами и дубинками, с раскаленными железными прутьями в руках их встретили жители деревни, которые успели заметить у дома Ренны светящиеся следы.
Но они были так влюблены друг в друга, так погружены в себя, что заметили вооруженную толпу лишь тогда, когда оказались посреди нее. Да, действительно, велика должна была быть их любовь, если они не сразу увидели эту стаю разъяренных обывателей, решивших разделаться со всякими там колдунами и демонами. Толпа на какое-то мгновение расступилась перед ними, чтобы тут же сомкнуться вокруг.
Мы никогда не узнаем, кто первым бросился на них. Все началось, как обычно начинается потоп, с одной крохотной дождинки, первой капли, первого брошенного камня. Он попал Ренне прямо в лоб над правым виском. Кровь потекла у нее по лицу, и Ренна попятилась. Только тут влюбленные заметили, кто, а точнее, что окружало их. Глаза Ренны округлились от страха, но Ириен, вспомнив свое вальринское происхождение, подобрал край своего плаща и гневно сверкая черным пламенем глаз, закружился на месте. Второй камень просвистел в воздухе, не задев никого из них, но вслед за этим на них обрушился целый град камней. За камнями полетели палки и раскаленное железо, а за ними все ближе подходили люди с мечами в руках.
Ренна подняла посох, который вручил ей той ночью в пещере Ириен, этот жезл из изогнутого дерева, которое так недавно пронзило грудь ее возлюбленного, как пронзила его сердце любовь Ренны. Этим посохом ей удавалось отбивать удары, дерево вздрагивало каждый раз, когда очередной камень отлетал от него, и хотя она изо всех сил размахивала тяжелым жезлом, не все удары она смогла отразить. Одна палка, брошенная кем-то из горожан, пронеслась прямо у нее над головой, и она услышала душераздирающий крик, невыносимый для слуха простых смертных, и почувствовала, как какая-то теплая жидкость забрызгала ее тело. Люди вокруг тоже истошно завопили, хватаясь за ожоги и язвы, откуда не возьмись появившиеся у них на теле. На какое-то мгновение град палок и камней стих, и в образовавшейся паузе Ренна наконец смогла обернуться. И без того бледное ее лицо стало еще белее и, смежив веки над невидящим взглядом, она без чувств рухнула на землю.
Ириен хладнокровно извлек острие деревянного копья из того, что когда-то было глазом Вальрина. После страшного крика от внезапной пронзительной боли присущий всем Вальринам интеллект поборол чувство боли, возобладал над ней. Сгустки склеры вытекали из зияющей глазницы. Утерев лицо рукой, уцелевшим глазом Ириен заметил первые признаки приближающегося рассвета. И тут, обессилев от пульсирующей в висках страшной боли, он решился на то, на что раньше у него не хватало духу — даже тогда, когда обжигаемый лучами беспощадного солнца он летел вниз с вершины Талл Зинан. Собрав все свои силы, он закричал, и от этого крика все замерло вокруг: начиная с младенца, едва покинувшего утробу матери, который никогда уже не слышал мирных звуков, прислушиваясь лишь к загадочным, таинственным вещам, звучавшим в его мозгу, и кончая зверями и птицами на многие мили вокруг, застывшими в своем полете и, разучившись летать, камнем рухнувшими на Ирт.
Что же было в этом крике? Одно только слово — слово, которое не часто можно было услышать на стареющей тверди Верхнего Ирта. Это слово, а точнее, имя было — Амраэль. Амраэль, еще один представитель рода Вальринов, единственный, кто мог избавить Ириена от новой пытки солнечных лучей. И он появился, окутанный покрывалом мрака, по краям которого темнота клубилась, словно густой туман. Демон Тьмы невозмутимо окинул взглядом своего сородича. Казалось, вид окровавленного и истерзанного Ириена ничуть не смутил его.
