Сказки старые, да на новый лад - [3]
Волк распорядился:
— Мне нужны министры. А ну, покажите, кто что умеет делать!
Вмиг работа закипела. Не успел никто дела доделать, а уж Гиммлер тут и там пошнырял, подглядел, подслушал и к фюреру подбежал, на плечо поднялся, в ухо зашептал, нижайше на всех донес, что Геринг кругом всю землю взрыл, изгородь повалил, луга истоптал, корыто изломал…
— Чудесно! — обрадовался Волк. — Быть тебе, Свинья, министром народного хозяйства. Ну, а ты?..
А Геббельзьяна сидит, кряхтит, когтями скрипит, глазами цвыркает, трудится — книжки на куски рвет, листки по ветру пускает и даже на одном каракулями сама написала:
«ПА-ПУ и МА-МУ У-БИТЬ!»
и его фюреру подала.
— Колоссаль! — сказал Волк. — Ты рожден министром пропаганды! Будь им!
— А ты, — сказал Волк Гиммлеру, — отныне не везде проскоч́иш — на всех доноси́ш, а министр полиции, начальник Гестапо!
— Хайль Гитлер! — закричали все. — Хайль фюрер!
Волк провозгласил:
— Мы наводним весь мир рыком, храпом, хрюком, хрустом!
— Мы всех людей поставим на четвереньки!
— Мы заставим их обходиться одним всеобъемлющим и прекрасным словом «Хайль!»
— Таков будет новый порядок! Вперед!
— Хайль! — вскричали все и двинулись на восток.
Прокрались они в Чешский лес. Окружили русого человека. Потащили его в череп.
Сидит чех в мертвой кости, тоской исходит. Схватили звери поляка, загрызли до полусмерти и упрятали за мертвые зубы. Потом приволокли и сербов. Загнали их в мертвую голову и говорят:
— Вот вам новый порядок, вот вам новый терем-тюремок!
Томятся люди в тюрьме, новый порядок клянут. Сквозь лошадиные зубы, словно через решетку, на волю глядят. А звери на их земле хозяйничают.
В те поры Волк со своей бандой на русского богатыря намерился. Видит, парень здоров да могуч — вот бы и его на себя работать заставить! Да такого не уговоришь, не застращаешь.
Притаились гады да как кинутся… Сам на горло, Геринг за ноги, Геббельзьяна за рубаху.
Рванули. Парень их мотнул, тряхнул, на землю сбросил, они, шмякнулись, а еще лезут, цапаются.
Парень тут и сказал:
— Вы, сучьи дети, весь свет занавозили, загадили, засмердили. Надо вас по старому обычаю, по русскому, в бане попарить, кости вам поломать, шкуры с вас спустить!
И ну их потчевать, сапогами угощать, кулаками уваживать.
Бьется он с лихом проклятым, гул от той битвы по всему свету идет, даже за морем слышно.
Поднялись братья-славяне, и старшие и младшие, ну зубы-решетки раскачивать, расшатывать, на свободу выбираться.
Поднимается всяк, кому воля дорога. Вон сколько их набралось, разве удержать их волчьей своре!
Нет, не бывать фашистскому зверью над человеком хозяином. Не бывать!
Золотая рыбка
Ни на море, ни на окияне, ни на острове Буяне, ни в ветхой избушке, а в старой пивнушке за недопитой кружкой сидел отставной ефрейтор, — ни художник, ни маляр, ни купец, ни работник, ни архитектор и не плотник, — а так пропащий человек, забулдыжный, по имени Адольф, по фамилии Шикльгрубер. Был он на руку нечист, на слово речист, на обещания падок, да гадок — сам худой, голова редькой, нос щучий, глаза горильи, а усики бантиком. Чудно даже!
Дело было в Мюнхене.
Сидит Адольф у разбитого корыта — вздыхает: пиво кончается, другого не дадут, жрать нечего, жить негде, деваться некуда, а делать что-нибудь — способностей нет. Был маляром — выгнали, был чертежником — выгнали, был шпионом — выгнали, жил в Австрии — судьба прогнала.
А кругом пиво льется, сосиски жарятся-шипят, колбасами пахнет.
«Эх, — думает Адольф, — хорошо в Германии!»
Побежал он в полицию.
— Так и так, — говорит, — не хочу быть австрийцем, а хочу быть арийцем, чистокровным германцем. Можете сделать?
— Можем, — говорит полицейский. — Рупь дашь?
— Дам.
— Давай!
Дал.
Полицейский приказал:
— От родины отрекись!
Отрекся.
— От родителей откажись!
Отказался.
— Все, что ни на есть дорогого, забудь!
Забыл.
Полицейский дунул, плюнул, пошептал, на пишущей машинке попечатал, паспорт выправил.
— Готово!
Стал Адольф Шикльгрубер — Гитлером. Дешево и сердито.
— Может, ты теперь из меня генерала или еще какого человека сделаешь?
Полицейский поглядел на него вязко и сказал:
— Вот уж человека из тебя сделать никак не могу, не выйдет. И не проси: что не могу, то не могу.
— А как же? — не растерялся Гитлер. — Как я есть чистокровный германец…
— Э-э, брось, — сказал полицейский. — Я еще рупь твой не разменял, не пропил, а ты уж гордишься. Ну, ладно, посоветую. Разве что попробуй Золотую рыбку поймать, — поймаешь — твоя удача. Не поймаешь — на себя пеняй.
Побежал Гитлер к морю. Воду взбаламутил— стал ждать.
Глядь, на поверхность вместо рыбки Геринги и прочие Геббельсы всплыли.
«Ладно, — думает Гитлер, — пригодятся».
Собрал он их в кучу:
— Сохните, ребята!
А они сидят, дрожмя дрожат, согреться не могут, никак не обсушатся.
Взял тогда Гитлер десятка два неарийских книжечек, Толстого, Диккенса, Сервантеса, Пушкина, какого-то там Гейне прихватил, — стал костер разводить. А книги не разгораются.
Огляделся, схватил Ньютона — книжка зачитанная, еврейская, старая, — не привыкать стать — здорово гореть будет!
Запылал костер. Обсушились гитлеровцы, отогрелись.
— Хорошо, — говорит Геббельс, — оказывается даже и от неарийцев польза есть.
