Сказки Леты, сборник рассказов - [39]

Мать вытянулась у окна к форточке, заслоняя свет, став на время прежнего роста, когда приносила с работы пирожное с красными розами на макушке кремовой горки. Впустила в кухню запах моря с залива. И хорошо. Счастье. Почти счастье. Чай и морской ветер.

— Ты что улыбаешься? Понравился чаек? Это я новый нашла, недорогой, а крепко заваривается.

— Мам, а ты знаешь, что римские патрицианки приглашали к себе воинов, сразу из похода, и чтоб те не мылись, ни-ни. Чтоб пахли всем этим, с дороги и войны. Платили им за то сестерциев кучу.

Против света не видно, что там у матери на лице.

— Замуж тебе надо. Сколько можно-то? А?

Кружка встала криво, донцем на смятую салфетку:

— Так, все, спасибо, я опаздываю.

— Ты посмотри, ты же извелась вся! Ну, пока еще смотрят и все такое, так и пошла бы! А то будешь на старости лет…

Дверь прищемила словам хвост. Скорее отсюда, из клубка привычных запахов, которые день изо дня все одинаковые, и хочется принести ведро с масляной краской, выплеснуть на пол, чтоб воняло ремонтом.

Утренняя улица встретила чем и всегда. Сегодня ее интересовали запахи, а несколько дней назад она смотрела только на цвета. Та игра тоже была прекрасной. И тоже становилась злой и причиняла боль. Все на свете иногда причиняет боль.

Замуж, значит. У Ник Степа сегодня день рождения. Ах… романтикЭ, тужур, абажур…

«Дорогой наш усатый и глуповатый Николай Степаноувич, мы, все дамы вверенного вам коллектива, па-здрав-ля-ем! А главное, желаем!»

В почти пустом супермаркете, с потолками высокими и просторными, будто для ласточек, пахло ничем, хотя должно бы — теплым хлебом с кофе, но утро, и положенные для привлечения покупателей ароматы подгонят, когда народу будет побольше.

И тут, среди мягкого мерцания новеньких мелких вещей на бесконечных полках, знакомые силуэтики влезли в игры запахов. Подошла, протянула руку к флакону. Было странно, что их тут, наверное, тысяча, одинаковых.

А в ее ванной стоял один, блестел глянцем на кругленьком животе под этикеткой с иностранными словами.

…Подходя, она прижималась к голой спине, слушала, как мычит ртом, полным зубной пасты и ждала, когда поднимет руку. Тянулась носом к подмышке и умирала. Как римская патрицианка.

Он утаскивал ее в комнату, сваливал на неубранную постель, как мешок с картошкой. Кусал за шею. Пах зубной пастой и тем самым «Олд спайсом» и после, ниже и плотнее, — свежим деревенским творожком со сметаной. Удивительно.

Потом она лежала тихо-тихо, в ощущении чистоты, будто они вступили в море и омылись друг другом, смыли все-все, кроме себя. И дышала. Чуть поводила носом, рассматривая запах с разных сторон — вот его глаза, вот хвост, а тут маленькая сильная лапа упирается в нос, а вот гладкая спина с гребешком шерсти. И он лежал головой там, в низу ее живота и, важно раскатывая слова, говорил, одно и то же всегда:

— Селледка с ананасом…

…

— Женщина, берете дезодорант?

И — подружке, в халатике таком коротком, как рубашка на кукле:

— Полчаса стоит, в руках крутит.

Захихикали вместе и сквозь запах дезинфицирующего средства в пластиковом ведерке, с которым прогуливали по рядам свое почти несовершеннолетие послышалось «склероз». Злые маленькие дети. Еще не знают, что время течет в одну сторону.

— Касса работает вон та, дальняя.

Округлый флакон лег в руку удобно, как тот пляжный голыш, на всякий случай, от этих, что залегли поодаль, посматривая. Черт занес их с подружкой тогда на этот пляжик, думали — одни и поскидывали лифчики. И этих черт занес… С тяжелыми руками и крутыми затылками, и улыбками, как щеренные акульи пасти.

Если бежать к тропинке, то придется прямо через них. Верка поднывает от страха, да и у самой щекотно внизу живота, хоть уписайся. Но одновременно крепко взят голыш в потной ладони, сразу запахший двойной солью — ее и моря. И не страшно. Вернее, сразу — все равно. Пролететь на этом запахе, как злая чайка, цепляя одной рукой дрожащую Верку, клюнуть взглядом желтого злого глаза с черным зрачком. Сжимая в другой руке круглую тяжесть для удара.

И вот, не пропала же. Живет свою жизнь.

Она улыбнулась владелицам ведерочка, ставя на полку прохладную пластмассу:

— Этот не возьму. Вот с верхней полки подайте, там, где он же в стекле.

Барышня обвела ее взглядом, проверяя по внешнему виду размеры кошелька дамы мамкиного возраста.

— Что, весь набор возьмете? Он стоит.

— Весь возьму.

Корзинка потяжелела от холода, синим ядом сверкающего под прозрачным стеклом.

— Это хороший подарок для мужчины, — заворковала ведерочница, вытирая об фартучек пахнущие дезинфектантом ручки. Видимо, в прочее время — продавец-консультант и получит свои комиссионные за эту гору роскоши.

— Хорошо, детки.

Она пошла к кассе, тяжелая корзинка била в бедро. На ходу вытащила, найдя по очертаниям, знакомый флакон, сжала в потной ладони. Повернулась, проверяя расстояние, и, размахнувшись до боли в вывернутом плече, ахнула об задумчивый пол стеклянный голыш. Во все стороны, под девичий визг, брызнул фонтан стекла и радостного запаха — моря, соли, денег, счастья.

— Разбила случайно, — сказала прибежавшему охраннику, и, не стараясь изобразить голосом раскаяние, — заплачу на кассе, извините.