Сказки Леты, сборник рассказов - [41]

….

— Берите камсичку, берите! То жеж все думают, что ее много, а нет, эта с путины осталася, смотри какая! Крупная, вкусная! Пробуй, пробуйте! Это муж из бочки вчера, а там уже тока на донышке, во-от, придете завтра, а уже не будет, такой вот!

Продавщица с тщательно подведенными глазами, но с выпавшими из-под берета тонкими прядками волос (а как поправишь, если руки в рыбе, к крану не набегаешься каждый раз), проводит рукой над черно-серебряной кучей. А потом дергает подбородком в сторону соперницы, стоящей на углу каменного соседнего прилавка. У той испитое лицо и комок смятой газеты — вытирать руки. Она внимательно слушает мелкого мужичка, который, покачиваясь, смеется, размахивая взятой с кучи хамсиной.

— Ты же глянь, та разве то рыба? — моя продавщица презрительно кривит губы. Губы ее в оранжевой помаде. Я киваю с готовностью. И слушаю.

— Ее уже и гнали. А такая была женщина раньше! И вот!

— А что случилось?

— Пьет… И — с мужем! А то любовник стоит ее.

Я смотрю на пьяненького любовника в распахнутой куртке. Он уже доел хамсу и побежал на кривых коротких ногах к выходу, где в самых дверях плотно стоят грузчики в шапках-петушках, курят на улицу и шутливо кланяются каждой входящей выходящей продавщице.

Скорбно смотрят глаза на меня из-под съехавшего вязаного берета. Но спохватывается:

— Да вы пробуйте, пробуйте!

Пробовали пробовать на базаре соленую рыбу? У некоторых продавцов распластанные рыбешки уже приготовлены прямо на куче. Можно подцепить пальцем, съесть, кивнуть и, выбросив хвост в отдельную коробочку или раскрытый пакет, взять кусочек салфетки. Если нет салфеток, любая торговка предложит засаленную, всю в жире от рук предыдущих покупателей, тряпочку. Сервис! Но раз уж он такой, сервис, то лучше взять целую рыбку и совершить над ней знакомую последовательность действий. Оторвать головку, надкусить у хвостика и потянуть зубами, отпластывая половинку маленькой тушки. Снова надкусить и съесть вторую половинку, оставив только скелетик. И сказать, прожевав:

— Полкило, пожалуйста!

Пока продавщица вешает, я спрашиваю:

— А греческого посола сейчас продается хамса?

Она в недоумении хмурит брови, окруженные точками выщипанных волосков, и я поправляюсь:

— С грибком.

— А-а, с грибком! Та одна женщина приносит, вон там стоит, видите? Де умывальник, с угла, но то надо с утра, разбирают ее быстро. А любите да? Я тоже люблю.

То еще удовольствие, черпать из неаккуратной кучи полуразваленную рыбку, покрытую белыми пятнышками. Жир в ней от долгого хранения не горкнет, и появляется специфический привкус. Гурманство. Мама смеялась, вспоминая северное «печорского засола рыбка, с душком». Это, видимо, как с плодами дуриана. Если себя превозмочь, то становишься поклонником этой мерзости на всю жизнь.

Унося пакетик с хамсой, заботливо вложенный продавщицей в еще один пакетик, а тот еще в один — свой, я прохожу мимо вываленной на прилавок песчанки, мелкой, ее на котлетки берут или котам, мимо лопухами распластанной камбалы, есть большая, а есть маленькие размером с ладошку «глосики» или еще проще «лосики» (из справочника я узнала правильное красивое название, вполне литературное, кстати, — «камбала глосса»). Мимо желтой, как послеполуденное солнце, копченой скумбрии, пахнущей так, что лучше быстрее пройти, а то останусь тут, и без денег. Мимо темно-багровых, языками вытянутых лепешек вяленой икры пеленгаса. А тут еще мидии, приваренные, в пакетах по килограмму. Беловатое с серыми оторочками мясо рапана… И треугольнички брюшек скумбрии, состоящие из одного только жира, прихваченного серебряной кожицей с одной стороны, — их так и называют «пузики» и продают поштучно…

Скорее, домой, там сварится картошка и можно будет сесть в кухне, без книги, потому что по пальцам будет течь светлый, свежий жирок.

И после, пять раз вымыв руки, — три чашки крепкого чая, с лимоном.

КЫЗ-АУЛЬСКИЙ МАЯК

Ехать до него — десяток километров по разбитому проселку, пылящему пересохшей до белизны глиной. Трава вокруг выжжена и неудобна даже на вид. Суставчатые звонкие стебли, колючки всех видов и размеров, а дальше, за ними, щетина стерни.

Шли пешком, так захотелось, когда приехали в большой поселок Заветное первым автобусом. Жара проснулась позже нас, полдороги успели пройти хорошим шагом, пуская взгляд камушком по плавным холмам, уткнувшимся в дымку на изогнутом горизонте.

И одолев длинный подъем, чувствуя входящую в силу жару, что устроилась на рюкзаках, хозяйственно и увесисто, увидели — плавно вниз, к синеве моря, что дразнила открыточностью цвета — вот он, вот!

Казалось — разве бывает так? Как на тех картинках из детства, в тонких книгах, которых не жалели и что валялись среди поздних игрушек.

Безупречно белая башня, расписанная черными полосами. И ниже колен ее, к самой рыжей земле прижавшись — домики вокруг одного двора и приземистые, упрямо зеленые деревья.

Белая, с черными полосами, не теряющая белизны своей башня… Мы все ближе. Ближе к домам и деревьям, и кажется, мы все ниже. Растет в блеклое от жары небо — белая, с черными полосами.

Ветер наконец-то встречает нас. Он еще слабее жары, мягкий, но уже здесь, шепча, что море — там, за обрывом. Мы видим маяк и синеву. Но еще не видим моря, того, что будет у ног босых. Но знаем — есть. Ветер сказал и с каждым шагом говорит об этом все громче, сильнее. Хлопая по горячим щекам и развевая пыльные волосы. Но уже понятно, сильнее жары ему не стать. Она смеется, тяжко давит на мокрые плечи, держит на голове сухую жесткую ладонь.