Сказки Леты, сборник рассказов - [28]

В круглом экране мужчина в кожаной куртке отдавал девушке с длинными волосами деньги. Несколько смятых бумажек, видно даже — у одной надорван уголок. Пальцы короткие и на фалангах волосы такие же черные, как его куртка.

Милица подправила резкость и чуть уменьшила картинку. Девушка, переступая высокими каблуками, видно устали ноги, пересчитала бумажки, подняла бледное лицо и что-то сказала мужчине. Мелькнула в тусклом свете кожаная рука, дернулись длинные волосы. И он ушел, закрывая спиной огни в проходе.

Девушка крикнула вслед, держась за скулу. Постояла немного и совершила женскую последовательность действий: спрятала деньги в сумочку, поправила колготки и короткую юбку, убрала за уши волосы, достала пудреницу и бережно попудрила скулу с ярким пятном удара. Снова погасли огни в проходе, — вышла.

Милица тихо закрыла окно и задернула штору.

Ночью она плохо спала, видела то фонарь над своей головой, то хлопья краски на его столбе. Выворачивая неудобно голову, посмотреть вверх, видела искаженное лицо с красивыми губами и темными глазами продавца из спортивного магазина. Во всем мире не было звезд и ночь пропахла жареным луком.

Раз проснулась от мысли, что телескоп остался стоять мордой вниз, как собака перед миской с едой, теперь хозяйка поймет, куда смотрела Милица. Босиком побежала по холодному полу, поправила телескоп, уставив его в серое утреннее небо, и снова испугалась, вдруг хозяйка заглянет сейчас, подумает, что Милица всю ночь провела у окна, дежуря и высматривая. Бросилась на смятые простыни и замерла, стиснув коленями край одеяла.

— Гелена Леонидовна, — спросила утром, споласкивая чашку в сырой кухне, — я что-то никак не пойму, что за улица там, за четырехэтажками? Куда мое окно выходит?

Следила, чтоб голос оставался равнодушным.

Хозяйка перестала размешивать чай и посмотрела на Милицу водянистыми глазами.

— А тебе к чему?

— Ну, так. Может, мне той стороной ближе. А то две пересадки в метро.

Хозяйка позвенела ложечкой, облизала ее и положила на облезлое блюдечко. Взялась за ручку чашки костлявыми пальцами, унизанными золотыми «маркизами» с янтарем и фальшивыми рубинами. Отхлебнув, поставила. И сказала наставительно:

— Ты девочка чистая, тихая. Не надо тебе той стороной. Проститутки там стоят, шалавы. Уже и милиция гоняла их, да все видно куплено, поездят, погудят, и снова те стоят, как стояли. Хорошо, самый край, там уже склады начинаются и старый завод. А главное веселье — за два квартала от нас. Ты мне батарейки-то в пульт купи сегодня.

— Куплю, Гелена Леонидовна. Там на моей полке конфеты в коробке, вы берите, с чаем.

— Возьму, спасибо.

И вдогонку добавила:

— Сегодня окна заклею, на зиму. И твое.

— Хорошо…

Осенние улицы тосковали от неуюта, будто обижались на прошедшее лето и не хотели верить в будущую весну. Милица бежала к метро, мысли скакали в такт шагам. Она назвала зимний ветер «разочарование» и повезла вниз по эскалатору тоску близкой зимы и заклеенных окон. На душе было неудобно и ветрено. Толкаясь и толкая, она двигалась к сонным лекциям, перекурам и сплетням однокурсниц, и не могла решить — жалеть ли о том, что окно заклеено и телескоп будет запакован — до весны.

В тот же день с Милицей случился Он.

И жалеть стало некогда. Там, где раньше были только гулкие коридоры, бубнящие голоса преподавателей и резкий, как чаячьи крики, смех подружек, — зажглось внезапное солнце и стало светить и греть. Везде, все время.

Милица ни на секунду не расставалась с Ним. Сидя напротив, в третьем ряду, она обожала Его и время летело так быстро. Три часа, так мало для того, чтобы снова и снова рассмотреть улыбку и как волосы, отливая серебром, за левым ухом закручиваются трогательным колечком. Слушать голос, в котором птицы. И легкая хрипотца, ведь курит такие крепкие сигареты! Синие, уже чуть выгоревшие глаза, которые иногда прямо на нее, на Милицу!

И снова его улыбка…

Потом она бежала по стылым улицам мимо дворников и машин, через странный на морозе запах горячих мясных пирожков и вела с Ним блестящие, остроумные беседы. Тонко шутила, следя, как раскрываются в изумлении его глаза, и появляется на красивом лице улыбка. Ах… И Милица знала, он — с ней.

Стоит рядом, когда она варит кофе в кастрюльке с обломанной ручкой. Теперь она пила такой, как любит он — черный, много и с одной ложечкой сахара.

И выходные они проводили вместе, всегда. Ездили кататься на лыжах, и он бережно стряхивал снег с ее волос. А то, вот надоело все! — прыгали в самолет и через пару часов рука в руке, купались в ослепительном море.

Однажды она даже привела его в тот самый магазин, купила рогатку и, церемонно склонившись, преподнесла ему. Хохотал до слез. А продавец был — тот самый.

И ночами он был с ней. В первый же раз, медленно стягивая с нее широкий свитер, остановился и она замерла в шерстяной темноте, веря ему. Слушала. Но не сказал. Ни слова. Только поцеловал — одну грудь, другую. Сжал ладонями. И все было хорошо. Удивительно хорошо, да просто — прекрасно!

— Наша Милица влюблена, — сказала королева курса Лорка, разглядывая очерченные карандашиком перламутровые губы и новые туфли на высоких каблуках.