Сказка на ночь - [10]

все блядь кычет в чаще аж печень в клочья

не жалею блядь не зову не плачу

по вопросам прежнего недолива

только б впредь почетче считали сдачу

глина б грудь убогую не давила

в печени стрекочет стальная птица

в избу бы с разбега и вдрызг напиться

побузил в сенях заглянуть позвали

лей аленушка в стопарь из копытца

все равно козленочком раз с козлами

парк

ныряло в пруд неловкое весло

с эстрады трель потрепанной певички

хотя в тот вечер мне с тобой везло

я нервничал страдая по привычке

парк был велик в нем бытовала боль

других времен в дубраве за эстрадой

но я не понимал я был с тобой

хоть вымок весь и с музыкой писклявой

я обещал тебе что не умрешь

соврал как мог но ты конечно знала

и умерла и все пейзажи ложь

за исключеньем парка и вокзала

вот полоса и всем она тесна

меж зеленью и рельсовым железом

там ширины в касание весла

дрожь искушения с дежурным бесом

возьми чуть вбок я здесь сходил с ума

пока цвело и липы подрастали

на берегу шумерского письма

чья глинопись сочинена дроздами

потом чертог свистка и чугуна

портал из пламени в слоях асбеста

откуда отбывала ты одна

оплаченное человекоместо

нам больше не доверят жить нигде

у них в запасе нет другого мира

где тоже отражение в воде

твое и лодка весла уронила

коль в кулаке плацкарта у меня

мент в кураже в буфете кофе редок

понять бы кто такая умерла

и на какой из предстоящих веток

сквер изгородь чугунные цветы

их поливали оловом наверно

и постамент на нем должно быть ты

с моим веслом и гипсовая серна

«когда под кепкой гулкий купол пуст…»

когда под кепкой гулкий купол пуст

вдруг различить в урчании забытом

песка в мозгу и щебня под копытом

отчетливый и симметричный хруст

ум умер но умолкший голос густ

как кровь живьем по кожаным орбитам

ночная лампочка пока в крови там

но не включить очей увечных уст

не отпереть и воедино двух

не слить надежда испускает дух

в конце чтоб первой околела память

где с титульного вся любовь листа

и та которая но нет не та

которая и это не поправить

угорщина

помнишь друже родину в октябре

ветер лют и хмара вверху лохмата

как с ребятами мокро мерз на угре

против стремной рати царя ахмата

у татарина конь быстр крепка тетива

но и наши душ не щадят пищали

день пройдет то ли месяц а то ли два

выпьешь ковш вся масть от цынги прыщами

ночью байки в дозоре с кислой слюной

как в орде черниговский кончил миша

и донской пусть к непрядве силен спиной

но москве устроил месть тохтамыша

мы стоим скоро бросили пить и есть

тыловик донес на руси вверх дном все

терпим друже теперь это наша месть

или снова лажа тогда вернемся

нас не пнешь от брода как ни бодр урус

если плеть столетий не вразумила

пособляй литва постоят побузят и пусть

день дотерпим до помощи казимира

им самим не сладко поди то ли пес завыл

то ли роздан паек на пасть по редиске

а касимовским крысам объясни кто забыл

как кирдык по-нашему по-ордынски

здесь в улусе раба у хана любая вошь

не погладят беглого по головке

поскреби татарина кого найдешь

врешь урус не того кто в твоей поговорке

предок мир копытом вытоптал и умре

так и мы ни вершка назад не давши

пять веков как вкопанные на угре

свист в ушах история мчится дальше

укоризненное

в темнеющих сучьях сова

рабыня привычек

к столу добывает сама

мышей или птичек

не жрет прихотливый хорек

хурму или груши

он многие на смерть обрек

куриные души

пусть верят попы в чудеса

им крестик приманка

но есть ли на свете лиса

вегетарианка

в шуршанье ночных камышей

на мусорных кучах

мучительно жалко мышей

включая летучих

на улицах наших столиц

меж граждан брезгливых

все меньше приветливых птиц

включая бескрылых

и я в этом редком строю

над божьей коровкой

ей реквием ныне пою

всей жизнью короткой

но нет и ее не люблю

ей плач мой не нужен

она безответную тлю

имеет на ужин

кого под конец пристыдим

в тех сумерках грустных

когда беспощадно съедим

всех кротких и вкусных

начнем тараканов трясти

срывая обои

здесь совести не обрести

духовной опоры

вся жизнь твоя голод и ложь

не правда святая

раз ради желудка живешь

животных съедая

настигнет насильника месть

и каждого рядом

чем друга несчастного есть

чем потчевать братом

чем дочери ножик стальной

чем вилку в мозги ей

пусть птицы владеют страной

и свинки морские

running out of memory

the pity though is not that he is gone

has been for the last seventeen or so

years yielding them to someone’s separate life

detached from his to an autonomous person

an unacknowledged gift not his to pass

nor ours to keep for seventeen bitter years

turned loose and now entirely self-propelled

hold on i’ll tell you what the pity is

the time unlived by him is getting far

too long for us to trust the image claiming

our total memory within whose cells

his past unshapes itself there is no past

outside ourselves and what’s inside is ours

there is less room for someone else’s past

are we some fucking gods or what get real

he should have crossed that street with more discretion

now that i think who of all people is gone

he seldom comes to mind the crowd has grown

the pity is he’s dead again for good

gods know no sorrow in their blue demesne

being too eternal even to exist

they hardly bother to tell green from orange

come to think of it he was color-blind

leave gods alone we are the only problem

abandoned on the bitter winter pavement