Контент и его носители[1]
Давным-давно, еще на заре интернета, когда я работал на радио «Свобода» в Праге, мы с моим коллегой Александром Генисом поспорили в эфире о будущем искусства чтения, а попутно и письма, в эпоху персональных компьютеров и всемирной паутины. С тех пор история нас отчасти рассудила: мы оба оказались неправы, хотя я, как ни прискорбно это признавать, — в большей степени.
Содержание разговора было вкратце таково. Генис утверждал, что чтение с компьютерного экрана имеет большое будущее, и особый интерес у него вызывал возникший тогда новый способ художественного письма, специально приспособленный для чтения в браузере: сюжеты с ответвлениями по гиперссылкам, где можно наугад выбирать и дальнейший ход действия, и развязку. Он даже приводил имена некоторых авторов, чьи произведения я объективности ради просмотрел, но особого энтузиазма они у меня не вызвали. А с тех пор я довольно регулярно читаю книжные рецензии и вижу, что эта гиперлитература особенно высоко не взлетела.
Что касается меня в этом споре, я выступил ретроградом и утверждал, что чтение с монитора (то есть увесистого растрового чемодана образца второй половины 90-х) совершенно непрактично, утомляет глаза и годится только для коротких новостных сюжетов, а обещания цифровых чернил и электронной бумаги вилами по воде писаны. О том, насколько я посрамлен, распространяться излишне, но самое комичное в этой истории то, что уже вскоре после этой дискуссии я приобрел себе Palm Pilot, один из первых примитивных карманных компьютеров, с экраном болотного цвета и буквами из какого-нибудь десятка пикселей, и стал пытаться читать с него. А с тех пор уже не оглядываюсь и всегда предпочту электронную версию бумажной, если есть выбор.
Вспомнил же я эту давнюю историю потому, что прочитал в статье прозаика Пола Ла Фарджа о том, что открытый в те времена Генисом жанр не умер, хотя сегодня он числится скорее в категории игр, а не литературы. Но это не главная тема статьи, она — об эволюции чтения и о тщете нынешних сетований на то, что электроника отучает нас воспринимать длинные тексты и вообще отупляет — имеются в виду в первую очередь идеи известного критика интернета Николаса Карра.
Эволюция, конечно же, никак не предназначала нас для чтения, она всего лишь слепая сила, лишенная предвидения. Чтение мы изобрели сами и на протяжении всей истории грамотности меняли не только носители, но и сам способ восприятия информации, так что ничего канонического в бумажной книге нет. В периоды серьезных перемен всегда находились ворчуны, сетовавшие на утрату замечательных навыков, связанных с той или иной технологией, и наиболее радикальным был Сократ, который ополчался на письменность как таковую в связи с тем, что она якобы вредна для человеческой памяти. Сократ был человеком последовательным и ничего за всю жизнь не написал, вся его философия была сугубо устной.
Римляне не знали пунктуации, но, по крайней мере, разделяли слова — точками по центру интервала. К концу II века н. э. они почему-то забросили эту практику и стали писать сплошной строкой, а интервалы стали возвращаться лишь в Средние века. Читали в те времена непременно вслух, и в IV веке н. э. Августин упоминал о своем наставнике, миланском епископе Амвросии, как о редчайшем исключении: «Когда [он] читал, его глаза скользили по странице, а сердце выискивало смысл, но его голос безмолвствовал, а язык был неподвижен». Но общей практикой немое чтение стало лишь на излете Средневековья — Ла Фардж считает, что это коренным образом изменило эффективность процесса и способствовало обострению читательского внимания. Это, конечно, всего лишь догадка, но каждый может испытать на себе: чтение вслух оттягивает внимание со смысла на звук.
Ла Фардж приводит мнение немецкого историка Рольфа Энгельзинга, согласно которому следующая важнейшая перемена в способе чтения не совпала с эпохой Гутенберга, а произошла ближе к концу XVIII столетия, когда концентрация контента стала критической, и, вместо того чтобы перечитывать одно и то же, например Библию, многие стали читать непрерывно, переходя от одного источника информации к другому. Это было первым сигналом о перенасыщении информацией, на что жалуются сегодня критики интернета вроде Карра. А с началом выпуска газет крупными тиражами, рассчитанными на массового читателя, критики, причисляющие себя к элите, ополчились на немытые толпы, поглощающие бульварную информацию.
Ссылаясь на некоторые недавние исследования, Ла Фардж переворачивает тезис Карра с головы на ноги, утверждая, что мы вовсе не иссушаем себе мозг сетевой информацией, а, напротив, приспосабливаем сеть к собственным потребностям. Гиперссылки в тексте на самом деле улучшают усвоение школьниками материала. И хотя новости мы пробегаем наискосок, но, если дать школьникам специальное задание читать внимательно, усвоение содержания ничуть не хуже, чем с бумаги.
Впрочем, это лишь часть стремительной эволюции всех средств массовой информации, за которой нынешним элитарным ретроградам просто не поспеть. Кризис бумажной прессы замечен давно, и число газет в Соединенных Штатах резко сокращается под давлением интернета. Даже реформаторы порой продвигаются в будущее несколько задом: сетевой портал газеты «New York Times» — имитация макета бумажной первой полосы, где расположение новости дает представление о том значении, которое ей приписывает редакция, хотя на самом деле это, конечно, дань ностальгии по бумаге: с реальной первой полосы мы чтение начинали, а здесь только заголовок с парой предложений, по которому надо щелкнуть.