Сказка без чудес - [92]

Пристально осмотрев артистов, Глеб Сергеевич кивнул удовлетворённо. Именно так, в представлении власти, команды губернатора, и должен выглядеть счастливый народ, которому подарили весёлый нечаянный праздник.

Внезапно словно ветерок пронёсся по разнопёрой толпе. Все вокруг завертели головами, зашептались, засуетились.

По этой вспыхнувшей всеобщей нервозности, по заискивающим улыбкам, поплывшим на лицах шоуменов, которым лучше было видно со сцены, угадывалось безошибочно — прибыл кортеж губернатора.

Глеб Сергеевич протиснулся с озабоченным видом навстречу. Нужно, чтобы высокое начальство хотя бы краем глаза приметило, что Дымокуров — уже здесь, прибыл, как всякий болеющий душой за организацию дела сотрудник, заранее. Ну и, по возможности, оценило его преданность и старание.

30

Александр Борисович Курганов гордился своей близостью к простому народу, любил и умел разговаривать с ним. Речи, которые доводилось произносить ему с высоких официальных трибун, если он не заглядывал в подготовленную заранее спичрайтерами бумажку, казались неуклюжими, косноязычными.

Другое дело — аудитория, состоящая из сельских жителей, или, к примеру, работников какого-то промышленного предприятия. В общении с ними губернатор чувствовал себя в своей тарелке, за словом, как говорится, в карман не лез. Да и простые люди, сами не великие говоруны, прекрасно воспринимали его пассажи вроде: «Э-э… как тебя там… ты мне мозги не компоссируй… не ври, короче…», хамоватую манеру общения на «ты», которая в устах главы региона звучала почти отечески. И охотно «тыкали» в ответ: дескать, «да, понимаем мы всё, Алборисыч»…

И это выглядело со стороны трогательно и естественно — ведь и к отцу родному, и к Богу в церквях люди вот так-то, на «ты», обращаются!

Вот и сейчас, прибыв на поляну в сопровождении многочисленной свиты, сопровождаемый десятком зорких, всё подмечающих глаз телекамер, Курганов не поспешил на сценическую площадку, где уже выстроился, сверкая мишурой костюмов, народный хор, и томился, нянча в руках микрофон, ведущий, а устремился в толпу праздно гуляющей публики, к народу.

— Ну как, мужики? — по-свойски обратился он к группе селян, сгуртовавшихся возле стола, на котором выставил разнокалиберные бутылки и одноразовые пластиковые стаканчики для бесплатной дегустации местный ликёроводочный завод. — Хороша водочка?

— Нормальная! — нестройно ответили те, что побойчее. — Не то, что палёную, из-под полы продают! — И предложили душевно: — Айда с нами, Алборисыч, по рюмочке! Тут задарма наливают!

— Не могу, — с сожалением покачал головой губернатор. — Это у вас праздник, а я на работе… А вот чайку с медком, пожалуй, отведаю. А, Руслан Анатольевич?! — шутливо толкнул он плечом шествовавшего рядом со спесивой гримасой на лице главного нефтяника Шишмарёва. — Давай, почаёвничаем!

Он скользнул взором по ряду столов, уставленных мёдом, чайными чашками, и устремился к одному из них. Отличавшимся от прочих водружённым по центру огромным, сияющим надраенными медными боками, трёхведёрным, не меньше, самоваром, из трубы которого курился сизый горьковатый дымок. Здесь же красовались плошки с мёдом разных цветов и оттенков — от белого почти — донникова, липового, до тёмно-ржаного — гречишного. На расписном подносе высились горки сушёных ягод, пучки трав, которыми сдабривают заварку. А в большой, с автомобильное колесо, хрустальной вазе навалена была всякая аппетитная снедь — румяные баранки да бублики, воздушные, словно взбитые пуховые подушки, плюшки да кренделя.

Хлопотала над всем этим изобилием сухонькая, согбённая годами, но шустренькая старушка, весьма примечательной внешности. В холщёвой, вышитой ярко-красным орнаментом кофте, в длинной, до пят, неопределённого цвета юбке, да в синем, повязанным узелком на лбу платочке. На морщинистой физиономии бабульки выделялся большой крючковатый нос в багровых, будто у пьяницы, прожилках, однако общее впечатление от внешности скрашивали чистые, пронзительной, озёрной синевы глаза, лучисто и зорко глядящие из-под седых, кустистых бровей.

Глеб Сергеевич, топтавшийся неподалёку в толпе, сразу признал в хозяйке стола принарядившуюся по случаю праздника бабу Ягоду.

— А что, бабуся! — обратился к ней приветливо губернатор, придерживая переминающегося недовольно с ноги на ногу Шишмарёва под локоток. — Налей-ка нам чайку. Да покрепче!

— Ах, голуби вы мои! — заворковала радостно бабка. — Уважили старушку, сподобили! Сейчас, сейчас я вам чайку нацежу. Знатного, на лесных травках настоянного. Да с медком, не простым, а с тем, что вольными, дикими пчёлками собранный. С цветов особых, заветных, которые только раз в сто лет в чаще бора цветут! Такого вы больше в жисть нигде не отведаете!

— Ну, раз так, то тем более, — благодушно хмыкнул губернатор. И махнул рукой: — Наливай!

Ловко манипулируя то краником самовара, то фарфоровым заварным чайником, бабка споро наполнила две чашки, старинные по виду, расписанные миниатюрами зимних пейзажей, явно из сервизов усадьбы, зеленовато-бурой жидкостью, и подала на блюдцах важным клиентам. Присовокупив янтарного цвета медку в хрустальных розеточках и серебряные ложечки.