Оказалось...
- Ду-у-у-у-шнааа!!
- Конечная, - сказал репродуктор. - Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны.
Плотной толпой вынеслись из вагона люди, промчались по эскалатору, рассыпались по Москве. А верин муж умер. Но не стоит так уж сильно расстраиваться по этому поводу, ведь и правда - ничтожный был человек и правильно сделала жена, что ушла от него. Ее любой поймет. Дрянь-человек.
А Черный? А что Черный? Он так и остался тысячью Черных, так и не смог снова соединиться. Впрочем, с ним случилось нечто более неприятное - он разуверился. Словно кто-то, еще более черный, чем он, шепнул ему на ухо: "Правда - она, может, и превыше всего, но и без неправды нельзя". Такая простая, всем доступная мысль. Да и как поймешь, где она, эта правда. Черный представил себе людей, которые не только не говорят, но и не думают лжи, представил, что все понимают полностью всех и только себя не видят, потому что видеть себя в своем истинном свете не дано никому, есть даже в математике такая теорема. И бьют они, и ничтожат ложь, где только ни встретят, потому что, сами понимаете, ложь гнусна. Их, конечно, тоже бьют и ничтожат. И, конечно, любят, как самих себя. А самих себя ненавидят, потому что не понимают. И далеко ведь не каждый носит в душе Францию, далеко не для каждого понять - уже значит простить.
Черный слышит временами сигналы опасности, кто-то все еще ищет, все еще покушается на него, и он привычно прячется от угроз, пережидает сколько надо, а потом идет дальше, с кем-то сталкивается, кому-то говорит "здравствуй" и механически при том улыбается.
Потом он обнаруживает, что опять уже не один. За ним идут люди, много людей, им нужна помощь и только он может им ее оказать. Ему уже трудно идти, ему уже загораживают дорогу, что-то говорят, чего-то требуют. Он немного приходит в себя и недоуменно оглядывается.
Множество жадных, просящих глаз.
- Посвящения!
- Нет, - отвечает он. - Посвящение - зло, я понял. Я не буду больше никого посвящать.
Но его не пускают. Его держат в круге, и прохожие говорят - вот Черный, сейчас у них начнется потеха.
- Вы не понимаете, - говорит он. - Я не буду этим заниматься. Все. Хватит.
А люди стоят.
И не повернуть, да и не хочется поворачивать, так привычно быть главарем, легендой, так легко себя уговаривать...
Ннну... ладно!
Он встряхивается (что это, мол, такое со мной), напускает на себя пророческий вид и зычно, с выражением вопрошает:
- Что превыше всего на свете?
- Пра-а-авда! - кричат люди.
- Что гнуснее всего на свете?
Истово, истово:
- Ло-о-ожь!
Он замирает на секунду, обшаривает сознания, поднимает при- вычно руки, зажигает глаза...
- Скажите "раз"!
И все говорят:
- Ра-а-аз!
И пошла потеха.
