Скажите `Раз`! - [5]

- Стойте! Минуточку! Как же? - заторопился ее муж. - Подождите меня. Я сейчас.

Но Черный уже возился со входной дверью.

- Да подождите меня, в самом-то деле!

- Вы будете мне мешать.

- Нет, нет! Я тоже буду ее искать. В конце концов, я ее муж. Мой долг, мое право...

Он стал суетливо скидывать пижаму.

- Я все-таки муж. Пусть там... Не вы, а я. Черт знает что! Это я должен искать, а не вы. Я, конечно. Ведь сбежала от вас, сбежала, сбежала, значит... Да есть в этом доме хоть одни целые носки?!

- Быстрее!

- Сейчас-сейчас! Рубашку никак...

- Куда она могла пойти? - нетерпеливо допрашивал Черный, - Вспоминайте! Как следует вспоминайте! Ах, да не застывайте же вы!

- Куда? К сестре разве? Может быть, может быть...

- Вряд ли к сестре. Та на нее из-за детей сердита. Ладно, это потом. Одевайтесь.

И вот - спала Москва, одиноко катились сонные машины, в темноте редко сияли окна, щелкали автоматические светофоры, ни души вокруг, только два человека метались по улицам в поисках такси. Один из них, низкий и пухлый, дробно стуча сандалиями, бегал за каждой машиной, животом и грудью вперед, а другой, голенастый, нескладный как переросток, размахивал длинными руками и время от времени пританцовывал.

Потом они сидели на заднем сиденье и говорили. Длинный постоянно перебивал, задавал вопросы, сам на них отвечал, а пухлый все время порывался спорить. В глазах у обоих светились тревога и нетерпение, но щеки пухлого сияли, грудь вздымалась и было видно, что ему приятны и эта тревога, и это нетерпение, и эта поездка в ночном такси. Шофер узнал длинного и теперь постоянно поглядывал в зеркальце заднего обзора. Но погони не было.

- Может быть, потому что она обо мне ничего не знала, ей было скучно со мной? Может быть, поэтому она ушла? А как рассказать?

- Разве можно понять, когда именно человек врет? - назидательным тоном возразил длинный.

Пухлый не совсем понял, к чему относится эта фраза, но все равно вступил в спор.

Ни у сестры, ни у кого-либо из знакомых Веры не оказалось. Когда иссякли все возможные варианты, они стали искать вслепую.

- Так даже лучше. Я ее по мыслям найду.

У каждого человека свои особые мысли. У них свой запах, свой цвет, свой тембр, на вкус и наощупь они разные тоже. Мысли Веры или, если угодно, ее душа слабо пахли хорошим мылом, имели цвет "серое на красном", иногда были одуряюще монотонны, жестки и угловаты. С этакой наркотической горечью, от которой трудно отвыкнуть. Так воспринимал Веру тот, кого называли Черным.

По запаху трудно найти в Москве человека. Черный с вериным мужем прочесали весь город не один уже раз, они месили грязь в новых районах, проталкивались через запруженный центр, они встретили массу новых людей и множество раз кивали на ходу старым знакомым. Муж время от времени заговаривал о том, что, мол, как объяснить на работе, но Черный не вникал.

- Я тебя не держу, - и разговор сам собой кончался.

Почему-то никак не мог допустить верин муж, чтобы его жену нашел Черный. Он спал с лица, поугрюмел, временами начинал ныть, а Черный, который теперь больше, чем когда-нибудь, напоминал головешку, упрямо шел от улицы к улице, рыскал вокруг запавшими глазами, бормотал невнятные фразы и только в самых крайних случаях позволял себе отдохнуть.

Оказалось, что верин муж обожает высокоинтеллектуальные разговоры и экскурсы в психологию.

- Ты не можешь понимать меня, тем более целиком. Ты слишком прямой, как железная палка, где тебе, - подначивал он Черного, потому что ужасно хотел узнать про себя что-нибудь новенькое.

- Не мешай, - говорил Черный.

Мелькали мимо них стекла, витрины, коммерческие палатки и шопы, парапеты, красные буквы на белых квадратиках - "аптека", еда", - попадались иногда смешные вывески типа "Exchange валюты", их толкали прохожие, равнодушно проплывали мимо собаки, нескончаемый вой машин нагонял апатию и усталость, асфальт и брусчатка приводили в ужас, иногда верин муж просто не помнил, зачем он живет, ему казалось, что так было всегда, плоховато, больно, однако такая жизнь - что тут поделаешь? Иногда - правда, редко Черный становился почти сумасшедшим и в эти минуты страшно было с ним находиться. Глаза его выпучивались, губы плохо слушались, кривились... хриплые, темные слова:

- Бараки, бараки! И жить-то всего ничего! Зачем?

После таких приступов он не мог заниматься поисками, верин муж озабоченно пыхтел и тащил его на свою квартиру - ну что же это в самом деле такое, и ничего удивительного, нет уж, хватит, пора кончать, вот сейчас приедем домой, чайку попьем, отдохнем как люди, хватит, честное слово, хватит, а то черт знает что получается. Но всегда как-то так получалось, что домой они не попадали и ночевать им приходилось порой в самых неподходящих местах, спугивая бомжей и прочее московское бездомье.

Питались они кое-как, спали урывками, постоянно, до зуда в печенках, искали Веру, в то же время сами скрывались от непонятных преследователей (вдруг, резко - в переулок, в ближайший подъезд, молча, настороженно привалясь к стене, по пятнадцать минут, по часу - время теряем, время! Ну? Все? Пошли).