Скажи мне, мама, до... - [20]

Голованов давно приметил, что дед в доме был на особицу. Его терпели, и, бывало, это напряжение выплескивалось наружу.

«И толкались, матушка, и толкались! — не унимался, упорствуя, дед. — И поболее твоего, между прочим, толкались! А говна немецкого в рот не брали!» — «А как же трофейное, батя? — вступился отец. — Шнапс, сосиски, а? Или это тоже все побоку?» — «Тоже мне, сравнил! То ж трофейное! То ж своими руками добыто! А тут ленд-лиз прямо какой-то. Помощнички сыскались, мать их! Тьфу!» — сплюнул в сердцах дед. «Не хотите, так и не ешьте!» — отрезала мать и, хлопнув дверью, выскочила из кухни. А отец, пытаясь загладить обстановку, проговорил: «Давно уж все кончилось, батя. В гости друг к другу ездим туда-сюда, делегации разные… Вон и президент недавно из Германии прилетел, а ты все воюешь! Простить уж давно пора бы». — «Вот ты и прощай, коли такой беспамятный! — огрызнулся дед. — А за меня решать нечего! Лично я никого не прощал и прощать не собираюсь!»

Голованов опомнился от воспоминаний в каком-то сквере возле фонтана и недоуменно огляделся по сторонам. Казалось, только сейчас сидел напротив него старик, кормил голубей, улыбался детям… Голованов вздрогнул и выругался. «Дернуло же надеть эту спецовку! — подумал в раздражении он. — Мог бы придумать что-нибудь поинтересней». Но тут же и смирился как с неизбежным: «А, один черт, не одно, так другое! Всего не предусмотришь».

Сколько в его жизни было всякого, о чем приходилось сожалеть задним числом, и каждый раз он тешил себя надеждой: ну уж теперь-то все будет иначе! Но проходило время, груз прежних ошибок делал его мудрее, вот только случайность никогда не играла по правилам. И как ни пытался он приноровиться к ее ударам, не то чтобы предсказать, но даже почувствовать приближающийся выпад было ему не дано.

Голованов достал из кармана телефон и вызвал единственный хранящийся в его памяти номер. «Можешь говорить смело, аппарат нигде не пробит, — предупреждал его Кощей, — но не дай тебе бог позвонить по нему куда-то еще!»

— Слушаю тебя, — раздался знакомый хриплый голос.

— Так все, вроде, это… дела здесь закончил… вот… — Несмотря на полученное разрешение, Голованов так и не решался говорить по телефону прямым текстом.

— Лады. Возвращайся. Отдохнешь денька три.

Странно, но его собеседник тоже никогда не пользовался преимуществами закрытой линии. И более того — даже по возвращении он никогда не требовал от него подробных отчетов. Возможно, это его не вдохновляло?

6

Через два дня Николай Иванович возвращался в город, и Алик вызвался проводить друга до станции. Повсюду закипала жизнь: чесноком и луком ощетинились грядки огородов, упругой тяжестью наливались листья смородины, а белые свечки вишен таяли в прозрачном воздухе. В высохших лужах терпеливо затаились лягушки. Май вступал в свою силу, и земля спешила отдать последнюю каплю сохранившейся прохлады.

Николай Иванович был сегодня особенно задумчив. Не верилось — не хотелось верить в какие-то надуманные угрозы, но невольно вспоминался разговор, состоявшийся накануне. «Послушай, может, тебе деньгами помочь?» — предложил он Алику. «За предложение, конечно, спасибо, но это лишнее, — усмехнулся тот. — Да и скорее я помогу тебе, старина. Поверь, нас не обижали. Впрочем, мы и сами были не промах». — «А мы и теперь не промах!» — вмешался в их разговор Ганс и расхохотался так, словно и не было вокруг всех этих смертей. Остальные же переглянулись в улыбке, но сдержанно промолчали. Какая-то недосказанность таилась в их взглядах. Казалось, они боялись обронить случайное слово, чтобы лишний раз не побеспокоить хозяина.

«Что это нынче с ребятами? — улучив момент, спросил он у Алика. — Заждались команды «В атаку!»? — «Видишь ли, — произнес рассеянно тот, — вчера должен был подъехать Артур, все ждали. И вот, до сих пор нет».

Момент получился неловкий, и Николай Иванович не нашелся, что ответить.

…Шли молча. Говорить о пустяках не хотелось, а все серьезное, казалось, давным-давно оговорено. Первым нарушил молчание Алик.

— Я вот подумал, знаешь, — задумчиво проговорил он, — мы ведь с тобой в принципе совершенно разные люди. Я — бродяга, ты — домосед. И хотя мы знаем друг друга с детства, я никогда не понимал таких, как ты. Скажи честно, тебе не надоело всю жизнь торчать в городе, ходить на одну и ту же работу, встречать одних и тех же людей?

Николай Иванович ответил не сразу. Он смерил друга долгим испытующим взглядом, словно бы вопрошая, чего же, мол, тут непонятного? И привычно, по-профессорски снисходя до него, как до не слишком радивого студента, пояснил:

— Кто-то из великих сказал: «Тот, кто боится перемен, боится жить». Не слишком лестная характеристика, не правда ли? — усмехнулся он и, помолчав, продолжил: — «А кто избегает постоянства, кто всегда ищет нового, тот боится умереть». Так что в этом вопросе мы с тобой квиты.

— Забавно! — согласился Алик. — А в качестве компенсации судьба каждому подбрасывает его страхи.

— Ну, тебе-то теперь бояться нечего — ты уже умер, — выдавил грустную улыбку Николай Иванович.

— Да, жаль Рустама, — вздохнул Алик, — хороший был мужик. Вот уж кто действительно ни черта не боялся!