Сказать по правде - [87]

Глава 40

На улице царит тишина, когда два часа спустя такси высаживает меня перед домом. Остаток вечера я провела, запершись в туалете на нижней палубе, пока яхта не вернулась в порт. Я ускользнула, прежде чем кто-нибудь успел меня заметить, дошла пешком до ближайшей остановки автобуса, час промучилась в ужасном общественном транспорте Лос-Анжелеса и вызвала такси, только когда до дома было достаточно близко, чтобы эта поездка не опустошила мой счет в банке.

Дома я появилась продрогшая насквозь и с онемевшими ногами.

– Кэмерон?

В гостиной горит свет. Мама стоит за стойкой с чашкой кофе в руках, словно ждет меня. Небывалое дело.

– Как ваш бал? – спрашивает она.

Я сбрасываю туфли и морщусь, когда затекшие ступни расслабляются на ковре.

– Отлично, – бормочу я, пересекая гостиную в сторону своей комнаты. Последнее, что мне сейчас нужно, – оказаться втянутой в разговор о том, что не дает матери уснуть.

– Я слышала про стажировку, – говорит она, когда я миную кухню. Я застываю на месте. – Мне кажется, нам нужно об этом поговорить. Ты в порядке?

Я удивленно раскрываю рот. Она никогда меня об этом не спрашивала. Ни тогда, когда отец не сказал, что приедет в город на встречу попечительского совета; ни тогда, когда он проигнорировал приглашение на мой день рождения, которое я отправила ему в третьем классе. У меня голова идет кругом в поисках причин, какого-то объяснения внезапного интереса к моим чувствам. Это, несомненно, связано с их отношениями с отцом. У нее новый план, какая-то абсурдная надежда. Не хочу иметь с этим ничего общего. У меня нет ни малейшего желания слушать, что у них «настоящая любовь» и она «не дается легко».

– В порядке, – говорю я. – Не хочу обсуждать это с тобой.

Она с громким стуком ставит кружку.

– Тем не менее я бы хотела это обсудить. – Ее голос звучит непривычно властно, но я не в настроении.

– Спасибо, не надо, – говорю я, снова направляясь в комнату.

– Я твоя мать, и…

Я разворачиваюсь.

– Ты – мать? С каких пор?

– Кэмерон, – говорит она низким голосом, словно предупреждая.

Не сегодня. Я не стану прикусывать язык. Не сейчас. Этот вечер обрушил на меня девятый вал разочарований, и я устала защищать ее от правды.

– Ты была матерью, когда я следила за счетами? Когда мне приходилось искать деньги на школьные тетрадки и карандаши? – Я делаю шаг ближе. – Или когда ты день за днем сидела на диване, пока я убирала дом, стирала твое белье, готовила нам еду? Когда ты была мне матерью, мама?

Она прищуривается. Меня не интересуют жалкие объяснения, которые она придумает. Надоело притворяться, что мою жизнь можно исправить списком и трудолюбием. Незачем скрывать, в какие развалины превратилась наша семья, – насколько мама сровняла ее с землей.

– Ты становишься моей матерью только тогда, – продолжаю я, – когда это приводит тебя ближе к бывшему любовнику. Я знаю, что ты держишь меня при себе только в надежде наконец осуществить свою великую мечту – выйти замуж за отца. Признайся. Кроме этого, я никогда ни для чего не была тебе нужна.

Обвинения вырываются, свежие и яростные, – страхи, которые я никогда не озвучивала вслух. Суть всех моих сомнений, всей неуверенности, которая меня обременяла: ни одному из родителей я никогда не была нужна.

Я жду слабых опровержений, оправданий, объяснений, которые слышала уже сто раз. Она закрывает глаза, как делала в гримерках, и я думаю, что она входит в образ, который, как она надеется, завоюет мое сочувствие.

Однако, открыв их, она просто уходит в коридор. Я выдыхаю. Невероятно. Она – актриса, но даже не удосуживается сыграть роль преданной матери. Даже не притворяется, что я для нее – что-то большее, чем инструмент управления отцом. Я иду к входной двери и хватаю кроссовки.

Все равно, что на мне вечернее платье. Все равно, что сейчас час ночи и мне некуда идти. Я присаживаюсь на край дивана, натягиваю один кроссовок на ногу, не обращая внимания на отсутствие носка, и завязываю шнурки.

Мама возвращается.

Я не поднимаю глаз от обуви. Потянувшись за лежащей на диване курткой, я отказываюсь уделить ей хотя бы косой взгляд, пока она не встает прямо передо мной и не сует мне под нос маленькую черную коробочку.

Я останавливаюсь и смотрю на нее. У нее в глазах смесь из неуверенности, отчаяния и даже капли негодования. Жестом она предлагает мне открыть коробочку.

Я подчиняюсь.

Внутри кольцо с огромным бриллиантом. Я ахаю.

– Он не захотел забирать, – говорит она. – А мне всегда казалось неправильным его продавать.

– Что это? – спрашиваю я с дрожью в голосе, уже зная ответ.

– Твой отец сделал мне предложение, когда я узнала, что беременна, – говорит она, и весь мой мир встает с ног на голову.

Осознание пронизывает меня, разрушая тщательно выстроенный порядок, на котором я основывала свою жизнь. Я всегда думала, что мать сохла по мужчине, который никогда ее не хотел; была слишком слаба, чтобы ставить себя на первое место. Эти истины определяли мою жизнь в аспектах, которые мне не нравилось признавать, сделали меня циничной, отстраненной, скептичной, не давали раскрываться перед другими. Я была не права. В мнении о матери. Во всем.