Сказать по правде - [49]

– Но не тогда, когда ты не можешь учиться тому, что тебе интересно, – невольно отвечаю я и начинаю рассказывать, что стипендия не стоит того, чтобы отказываться от любимого дела, но останавливаюсь. Иногда выбирать финансовую безопасность – это разумно, как я выбираю Уортон. Даже если у тебя есть другие интересы. Другие мечты.

Он пожимает плечами. Не с легкостью, а с тяжелым смирением.

– Приходится выкраивать время, – просто говорит он.

Я ничего не отвечаю, впервые обнаруживая, что понимаю Брендана. Понимаю, почему он запирается здесь, хотя с легкостью мог бы найти друзей. Как и говорила Пейдж, это его выбор. Выбор вынужденный, но сделанный ради того, чтобы заниматься любимым делом.

– Что ж, ты наверняка развлекаешься как-нибудь хотя бы иногда. – Я шутливо толкаю его в плечо.

У него вздрагивают губы.

– Иногда.

– Хорошо, – я тянусь к мышке, – потому что я хочу убивать учителей-зомби.

Брендан смеется, и его лицо светлеет. Он перегибается через меня, чтобы перезапустить игру, и я замечаю, что напряжение, обычно сводящее его плечи, исчезло. А потом он с ухмылкой достает морковку из моего пакета.

Глава 22

Я вхожу в мамину кладовку сразу после школы в одежде для бега. У меня всего несколько минут до того, как Эндрю с мамой приедут на ужин, – и что намного важнее, до нашей с Эндрю пробежки.

В кладовке бардак. Я протискиваюсь мимо платьев и жакетов, пахнущих нафталином, слишком плотно напиханных и сваливающихся с вешалок. Отбросив пустые коробки из-под обуви, я достаю старые магазинные пакеты и швыряю их на пол перед кладовкой. И игнорирую запечатанную упаковку порошка для очищения организма «Хэлсифлэкс» в углу.

Наконец нахожу то, что искала. Картонная коробка засунута глубоко в дальний угол кладовки, ее углы сплющились после многих лет под наваленным сверху добром. Приходится побороться, чтобы ее вытащить, прежде чем вернуться в спальню вместе с облаком пыли. Я открываю коробку, задерживая дыхание, потому что знаю, что чихну. Боа из белых перьев лежит сверху, я сразу его узнаю – помню, как убирала его в коробку, когда мне было десять. Я наряжалась в эту одежду и разгуливала по гостиной, изображая маму, которая собирается на выступление. На меня накатывает волна тоски: вот бы снова быть маленькой, хотеть стать похожей на маму, смотреть, как она преследует мечту, еще не зная, что уже не догонит.

Я достаю боа, а следом за ним – платье-чарльстон и пару красных туфель, как у Дороти в «Волшебнике страны Оз». У меня есть одна задумка. Я полдня читала про «Рокки Хоррор» в интернете и теперь планирую посмотреть сам фильм. В обед я попросила у Ханны диск, отчасти надеясь, что это заставит ее со мной поговорить.

Сработало наполовину. Она окинула меня взглядом, с лицом, полным сомнения и неуверенности. Я понимала, что в ней борются желание держаться от меня подальше и отчаянное фанатение по «Рокки Хоррор».

– Если ты правда хочешь его посмотреть, – сказала она наконец, – первый раз это нужно делать с аудиторией. Это единственный способ действительно понять «Рокки».

Мне любопытно, во что именно я ввязываюсь, и не хочется игнорировать первые слова, сказанные мне Ханной после встречи на парковке. Я послушно не стала смотреть фильм и ограничила изучение вопроса «Гуглом», который привел меня на дезориентирующие фанатские форумы. Но через пару часов я уже имела представление, как собрать костюм.

Из коробки на полу маминой спальни я достаю то, за чем пришла: женский фрак и подходящую к нему рубашку с рюшами. Мама носила этот костюм в номере с канканом десять лет назад. Она разрешала мне примерить фрак в гримерке, пока делала макияж. Я едва помню само выступление. Но хорошо помню вишневый чупа-чупс, который мама дала мне в фойе по дороге домой, и как актрисы вбегали и выбегали из гримерки между актами, чтобы наскоро переодеться и освежить макияж. Тогда все казалось невероятно грандиозным и чарующим.

– Кэмерон?

Мамин голос выдергивает меня из воспоминаний. Я складываю фрак и поворачиваюсь к двери, где она ждет, опираясь одной рукой на притолоку. Она переводит взгляд с меня на коробку на полу и хмурится.

– Что ты делаешь? – спрашивает она. – Эндрю и Деб приедут с минуты на минуту.

– Можно кое-что из этого одолжить?

Мама входит в спальню, рассматривая вещи у меня в руках.

– Не знаю, зачем тебе это, – говорит она резким тоном, – но бери.

Долгую секунду она смотрит на коробку на полу, затем на боа на кровати. И хмурится сильнее. А потом наконец отводит глаза.

– Выкинь все, когда закончишь.

Я поспешно оборачиваюсь к ней, пораженная тем, что она от этого отказывается.

– Ну ты же не серьезно, – с мольбой говорю я и вытаскиваю из коробки черное шелковое платье, которое она надевала для своей единственной главной роли. Она играла наследницу богатой семьи в короткометражке, которую хвалили критики. – Это же здорово!

Мама неохотно касается платья, которое я держу, пропуская ткань через пальцы, и ее взгляд становится далеким, когда она вспоминает.

– Твой отец пришел на показ в Лос-Анжелесе, – говорит она после паузы. – Это было наше второе свидание. – Она опускает руку. – Ничем хорошим это не закончилось.