Сказать по правде - [50]

Я моргаю, отгоняя болезненный вывод из ее слов.

– Ты не можешь от всего этого избавиться, – пробую я снова. – Ты прекрасно играла. Помнишь этот спектакль? – Я поднимаю вечернее платье сороковых годов. Это из «Десяти негритят». Я помню убийства, хотя была слишком маленькой, чтобы уследить за сюжетом.

Я думала, что моя мама в этом платье, жемчугах и лучах софитов – самая красивая женщина в мире. Мне было шесть.

– Помню. Твой отец был в городе, – отвечает она, и ее голос становится холодным.

Так и было, и после спектакля меня отправили к Морган на удачно спланированную ночевку. Я поняла, почему, только несколько лет назад, когда заметила, что каждый раз после такой ночевки, вернувшись домой, вижу в мамином взгляде новые слои горечи и депрессии. Каждый раз он ненадолго разжигал их уродливое подобие отношений – а потом отвергал ее.

– Твой отец сказал, что я не годилась на эту роль, – напоминает она.

– И был неправ. Я помню, – говорю я. И помню, как часто я мечтала просто стереть с ткани времени все ужасные вещи, которые наговорил ей мой отец.

Она горько смеется.

– Тебе-то откуда знать? Ты была всего лишь ребенком.

Она подходит к двери. Я мысленно прошу ее остановиться, взять обратно свои слова и сказать, что она гордится своим прошлым на сцене.

– Забирай что хочешь. Остальное я выкину, – говорит мама вместо этого. – Незачем держаться за эту мечту. Твой отец был прав. Как всегда, – добавляет она и выходит из спальни.

Слушая ее шаги, удаляющиеся по коридору в кухню, я смотрю в открытую коробку.

Не успев даже понять, что делаю, я засовываю все разбросанные вещи обратно. Белое боа ложится на туфли и шелковое платье. Мною движет чувство сопротивления – сопротивления матери, которая позволила своей мечте умереть, и отцу, который выжал из нее жизнь миллионом жестоких мелочей.

Закрыв коробку, я оттаскиваю ее к себе в комнату и запихиваю под кровать, пряча за старыми альманахами и туфлями, унаследованными от Эль и Морган. Затем встаю и ищу, что такого можно поправить в комнате, чтобы снять стресс. Перекладываю небольшую стопку с недавней домашней работой на столе, под которой оказывается брошюра Уортона с ярмарки колледжей. Ее я торопливо закрываю и убираю в ящик, не желая задумываться о будущем, которое описал мне представитель университета, – о будущем, в котором начинаю сомневаться.

Я завязываю волосы в высокий хвост, когда слышу, как открывается входная дверь. Голос Деб, приветствующей маму, разносится по коридору.

Я влетаю в гостиную и вижу Эндрю, который ждет в дверях, одетый в шорты для бега, кроссовки и футболку Бомонта. У него в руках пакет – видимо, с вещами, чтобы переодеться перед ужином. Заметив меня, он улыбается.

День удался.

– Идем? – спрашивает он.

Мамы перебрались в кухню, где сплетничают изо всех сил. Я слышу что-то о том, как отец Лоры Уолтер спьяну клеился к официанткам на благотворительном приеме.

– Определенно, – отвечаю я Эндрю, и мы выходим.

Все именно так, как я надеялась. Мы начинаем пробежку по нашему обычному маршруту. Время заката, и от вида неба за спутанными телефонными проводами и фонарями захватывает дух. Даже здесь, далеко от пляжа, свет окрашивает вечер в яростные оттенки оранжевого и фиолетового. Для разогрева мы с Эндрю бежим вверх по холму от моего дома до угла.

Оказываясь на ровной дороге, я набираю скорость и жду, что Эндрю отступит на шаг. Вместо этого он, к моему изумлению, бежит рядом. Бок о бок мы сворачиваем в сторону бульвара Олимпик. Я ускоряюсь, заставляя себя бежать все быстрее и быстрее.

И жду, что он отстанет. Но нет.

Наконец я замечаю, что запыхалась – наша скорость намного выше обычного.

– Черт, а ты явно не ленилась, – говорит Эндрю, вторя моим мыслям.

Гадая, что может означать тот факт, что он не держится позади меня, я снижаю скорость, и на ближайшем перекрестке нам приходится пережидать светофор.

– Что? – укоризненно замечаю я. – Не говори мне, что ты не форме. Разве тренер не заставляет вас бегать на дальние дистанции?

Упоминая команду, я бросаю на него взгляд – специально перевожу разговор на то, о чем он рассказывал Пейдж. Он смеется, и я ощущаю трепет надежды.

– О, он обожает бег на дальние дистанции. А вот остальная часть команды – не очень.

Я жду, не продолжит ли он, не расскажет ли больше о других игроках.

Мы бежим на месте, пока не загорается зеленый.

– Тебе нравятся остальные ребята? – спрашиваю я через минуту. Мне приходится отпрыгнуть в сторону, чтобы обогнуть упавшую ветку пальмы.

– Ага, они… нормальные, – говорит он.

Ответ из трех слов. Я бы вздохнула от раздражения, если бы не одышка.

– Знаю, с некоторыми из этих парней нелегко, – нажимаю я. – Иногда кажется, что их интересует только очередная вечеринка.

– Наверное, – нейтральным тоном говорит Эндрю. – Они нормальные. Приходи как-нибудь на игру, – добавляет он, и сердце бьется чаще.

– С удовольствием, – оживляюсь я.

– Можешь попробовать уговорить прийти и Пейдж, – продолжает он. – Она принесла какую-то клятву, что никогда не посетит ни какое спортивное мероприятие.

– О, – говорю я. Мое сердце падает на землю, как оступившийся танцор. – Ага. Будет весело. Потом можно посмотреть кино или сериал, – предлагаю я, снова собираясь с силами. – Я только начала смотреть «Шерлока», и смертельно хочу продолжить.