Сказание о Волконских князьях - [12]

СКАЗ О ВСТУПЛЕНИИ В ВОЙНУ ТАТАР И О РАЗГОВОРЕ КОРОЛЯ С КАНЦЛЕРОМ РАДЗИВИЛЛОМ О СРАВНИТЕЛЬНЫХ ДОСТОИНСТВАХ ЧЕСТИ И ВЫГОДЫ

Мало показалось этого воинства королевским советникам. Призвали они на помощь себе крымского воеводу Мумаран-Гирея, давнего Русской земли ненавистника и разорителя. Как голодные псы кинулись степные полчища на русские рубежи, пошла гулять кривая сабля по южным уездам. Рвался Мумаран-Гирей к самой Москве, мечтая повторить подвиг своего предка[17].

Узнали о том знатные дворяне в войске Шеина, побежали из полков по домам, спасать поместья свои и вотчины. Не осталось у Шеина конницы, кроме двух иноземных полков, нескольких сотен дворян да казаков. Перепугались в Москве патриарх Филарет Никитич с боярами, затрещали лбы толоконные, о спасении имуществ своих препираясь усиленно.

Тут-то и понадобились вновь князья Волконские. Князь Волконский Кривой копал в это время ров за Москвой-рекою, ставил вокруг посада крепость деревянную, чтобы в татарский набег людей укрыть. Встал на защиту города у Никитских ворот князь Иван Федорович Чермной Волконский, а подле него с полком — князь Иван же Федорович Волконский Лось.

Порубежные воеводы бились с Мумаран-Гиреем на засечных чертах и переправах, доезжали отряды его в поле, промышляли головами своими на шляхах. Удержали войну в заокских уездах храбрые воеводы, и среди них князья Волконские: Григорий Андреевич, Юрий Федорович, Петр Иванович Чермной и Федор Федорович — потомок Ивана Черного. Как вепрь, осаждаемый охотниками, завертелся Мумаран-Гирей в порубежной земле, не в силах насытить алчность, но сея разрушение и смерть.

Скоро уведали в Речи Посполитой о злодействах крымских, и пришел король Владислав в великий гнев на своих советников:

— Уместно ли исконных креста Христова врагов — басурман — на христианский народ натравливать?!

— Не спорю, — сказал королю канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл рассудительно. — Не спорю, как это по-богословски и совместно ли с честью рыцарской поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо…

СКАЗ О ТОМ, КАК В КРЕПОСТЬ БЕЛУЮ ПРИБЫЛ НОВЫЙ ВОЕВОДА

Многоснежной зимой 1633 года от Москвы через Волоколамск и Ржев следовал небольшой воинский обоз. Красноносые от морозца ратники укрывались в санях меховыми полстями и изредка совершали для согревания ног короткие пробежки. Конные, следовавшие обочь обоза, выглядели невоинственно: сложив на сани оружие, дворяне утопали в огромных тулупах, над поднятыми воротниками торчали суконные верхи шапок. Единственный сохранявший бравый вид всадник ехал впереди обоза или скакал вдоль саней в сверкающем шлеме-ерихонке, длинной кольчуге с наручами, подпоясанной алым кушаком, за который заткнуто было три турецких пистолета. Еще два больших рейтарских пистолета торчало из седельных ольстров. Длинная персидская сабля у колена и засапожный кинжал с бирюзовой рукоятью дополняли вооружение героя.

О том, что это герой, у встречных по деревням молодок и девок не было никаких сомнений. Тому порукой были пронзительные голубые глаза, изогнутые луком усы и курчавая бородка. Немаловажна была посадка в седле. Наконец — ах! — играющая на солнце изумрудным бархатом с золотыми травами соболья шубка спадала с левого плеча всадника и покрывала круп аргамака, какого можно увидеть разве что раз в год на большой дороге, а можно и не увидеть вовсе. Не удивительно, что вслед герою, отправляющемуся не иначе, как пленять самого иноземного царя, на всем протяжении пути летели тайные вздохи столь жаркие, что не сдерживай их уездные скромницы — растопились бы снега и обоз потонул в разверзшихся российских грязях.

Победительный взгляд князя Федора Федоровича Волконского Меринова (а это был, конечно, он) заметно тускнел по мере приближения к цели. Утонувший в снегах городок. Белая с бревенчатыми стенами и шестью рублеными башнями на берегу речки Обжи, выглядел уныло и запустело. Крепость и деревянный тын на окружавшем ее валу, казалось не чинились со времен обороны от поляков в 1618 году.

Приказ подготовиться к торжественному вступлению в крепость был встречен ратниками с оживлением. Вскоре чинно построившееся войско двинулось к Белой под удалую стрелецкую песню, поддержанную рожками и барабанами.

Голубое знамя с серебряным ангелом развевалось над головой воеводы и двумя десятками всадников свиты. За ними вытянулись две сотни конных стрельцов. Московская сотня Ивана Павлова с мушкетами поперек седел сверкала круглыми касками поверх опушенных мехом шапок. Голубые долгие, ниже колен, кафтаны всадников были перечеркнуты на груди желтыми перевязями, на которых позвякивали патроны и болтались сабли. Желтые сапоги довершали парадный наряд воинов. Сотня городовых стрельцов[18] Семена Яковлева была облачена в кафтаны коричневого сукна с красными сапогами и перевязями.

Лихо заломив папахи, красовались в алых кафтанах две сотни ржевских поместных казаков Митрофана Хрипунова и Абрама Баранцева. Позади ехали дети боярские в шлемах разного фасона, панцирях и подбитых стальными пластинками ватниках-куяках до пят. Вооружены были они кто пистолетами, кто луком и стрелами, кто копьем или секирой, саблей или допотопным мечом.