Скальпель, пожалуйста! - [8]

— Он мне посоветовал. Принять мепробамат!

— Ну хорошо, зайдите.

Через минуту она врывается в мой кабинет. На щеках красные пятна, до того взбудоражена.

— Я решила подать заявление об уходе, — задыхаясь, выпаливает она с места в карьер. — Главврач Румл совершенно не вникает в положение со средним медперсоналом. До завтра надо представить график отпусков. Летом я просто не в состоянии обеспечить клинику сестрами. И это при том, что все процедурные возьмут суточные дежурства. И еще операционные обещали помочь…

— Погодите, Эльвира, — называю ее этим именем, — ведь какое-то решение надо все же найти…

Она сокрушенно опускается на стул. Уголки рта ее начинают подозрительно вздрагивать, голос срывается:

— Честное слово, я уже не в состоянии! Просила пана Румла зайти к главной сестре — не хочет. Говорит, что и так превратился в хозяйственника, и все к нему лезут с просьбами. А почему тогда не присылают выпускниц? Каждый год та же история. Две пришли показаться, я стала им рассказывать, как у нас хорошо, а их перебросили на ликвидацию прорыва в новой точке. Руженка еще в позапрошлом году должна была уйти на пенсию — летом ее не будет. Пять сестер едут в отпуск по туристической путевке за границу, там нельзя менять сроки. А две идут в декрет… У Яны годовалый ребенок, должна была в этом году выйти, но передумала.

— Где список, покажите, — прошу я, только чтобы выиграть время.

Просматриваю график по отдельным летним месяцам. Как всегда, самое трудное положение в июле и августе.

— Что, если кто-нибудь возьмет отпуск уже сейчас, в июне? Ирена, например, или Ганка?

— Не выйдет, — отвечает старшая сестра, шмыгая носом в платочек, и вид у нее при этом как у дамы с камелиями. На прошлой неделе у Евы из лаборатории была свадьба, и обе они пили кока-колу.

— Кока-колу? Какое это имеет отношение к нашей проблеме? — изумляюсь я.

— Очень большое, — говорит она подавленно. — Вместо вина пили кока-колу, значит, обе они в положении. В июле уже не выйдут на работу. Как только я это заметила, я отвела их в сторонку, и обе признались, что реакция на «ХГ» у них положительная.

— Гос-споди боже мой, — вздыхаю я, хотя меня и разбирает смех.

Моя растерянность трогает старшую сестру. Она понимает, что я едва ли чем помогу, но довольна, что хоть излила душу.

— Ну ничего, — начинает она извиняться. — Простите, что побеспокоила напрасно. Просто не знаю, что делать, никогда еще так не бывало. На прошлой неделе сама отдежурила сутки, потому что было всего две сестры и третьекурсники. По ночам даже просыпаюсь от страха, как бы в клинике чего не случилось.

— И как на это смотрит муж? — пытаюсь я спасти ситуацию шуткой.

Красивые серо-голубые глаза влажнеют.

— Вчера за ужином швырнул в меня тарелкой. «Не для того, — говорит, — я женился, чтобы есть старые, заветрелые кнедлики». А они и стояли-то с воскресенья, и я на них вылила ему три яйца…

Она еще пытается крепиться и наконец не выдерживает — плачет.

— Как ни возьму ночное дежурство, так уж он невесть что думает… Не может понять, какая тут работа.

— Это очень обидно, Эльвира. Но ведь как старшая вы можете действительно не выходить в ночь.

— Вам хорошо говорить, пан профессор, — всхлипывает она. — Девушки уже дежурят по двенадцати часов, мы раньше делали это только летом. Нельзя им не помочь! А муж требует, чтобы у него был горячий ужин — конечно, он имеет на это право, за день так наломается — он работает в ЧКД у станка. Детям я тоже нужна. Парень в восьмом, дочка на год младше. Мы с мужем никогда не ссорились, а теперь не знаю, что такое стало. Наверно, потому что меня уже не хватает на все. Муж зарабатывает достаточно, но за меня-то ведь никто не купит и не сварит…

Проблема работающей женщины в сжатом изложении. Я слушаю и представляю себе сестер, каждую в отдельности. Врачей, Итку — всех, кому так же тяжело. Что ей сказать в утешение? Она еще говорит некоторое время, но будоражащие каденции ее голоса постепенно слабеют, как волны во время отлива. Я знаю: из клиники она не уйдет. Ни сегодня, ни в другой день — слишком любит свою работу, чтобы на это решиться. Тем обидней, что я ничем не могу облегчить ее положения. А она этого безусловно заслуживает. Работник она способный и предана делу.

— Попробую поговорить с директором, — прерываю ее.

Она мотает головой:

— Что это даст? Схожу опять к главной — может, о чем-нибудь договоримся.

Она улыбается, но улыбка нерадостная. Еще раз просит извинения за беспокойство. Допускает, что всему виной нервы. Из-за семейной ссоры, вероятно. С графиком что-нибудь придумает — в конце концов, это ее обязанность.

Не утешительно все это. Пани Ружкова между тем села к машинке и стала вкладывать в нее чистый лист. При этом перебрасывается со мной репликами о вечной проблеме нехватки сестер в клинике. Тут как раз появился доктор Зеленый. Nomen omen.[2] Это он умеет. Из докторов он у нас самый младший, весной только был аттестован. Наши доктора зовут его «зелененький». Вид у него испуганный.

— Могу я с вами посоветоваться, профессор?

— По какому вопросу? О больном? — недовольно спрашиваю я.

Он утвердительно кивает. Секретарша вопрошающе оборачивается.