Сить - таинственная река - [16]

— Ты что это! — прикрикнул Гусь, осаживая волчонка. — Рядом!..

Кайзер повиновался, пошел у ноги хозяина, но скоро снова натянул поводок. Смутное предчувствие охватило

Гуся. Он огляделся. Вокруг никого не было.

— Спокойно, Кайзер, спокойно! — ласково сказал Гусь. — Никого же нет, что ты?

Они уже миновали баню, до кустов — рукой подать, и тут сзади, как гром средь ясного неба, грянул выстрел.

От неожиданности Гусь чуть не упал — ему показалось, что выстрелили в спину. Но в то же мгновение он увидел,

как волчонок, будто споткнувшись, сунулся мордой в землю и медленно повалился на бок. На зелень травы, откуда-

то из-за уха, дымясь, хлынула алая кровь.

— Кайзер!..— дико вскрикнул Гусь и кинулся к волчонку.

Из-за бани вышел бригадир, как всегда небритый, с красным опухшим лицом. Из ствола ружья, которое он

держал в руках, точно готовясь ко второму выстрелу, еще струился дым.

— Ну что? Получил? Вот так!..— сказал он с видом торжествующего победителя и побрел к своему дому,

опираясь на ружье, как на палку.

Гусь не помнил, что он закричал этому пьянице в приступе горя и отчаяния. У Гуся перехватило горло и слезы

застлали глаза. Он поднял на руки мертвого Кайзера и, спотыкаясь, пошел в лес. Уронил волчонка на землю,

свалился на траву, зарылся лицом в густую теплую шерсть Кайзера и заплакал;

Казалось, время остановилось. Не было мыслей, не было никаких чувств, кроме ощущения неизбывного горя,

которое сковало все нутро и все тело. Гусь и сам не мог бы сказать, жил ли он в эти тяжелые минуты.

Он не слышал, как сзади тихо подошла Танька. Она была бледна, губы ее дрожали, в широко раскрытых

глазах стояли слезы. Танька смотрела на худую, вздрагивающую спину Гуся и сама вот-вот готова была

разреветься.

— Вася, не надо так!..— чуть слышно произнесла она.

Гусь замер на миг, потом привстал и резко обернулся.

— Чего шпионишь? Чего притащилась? Я тебя звал? Звал, да?

Лицо у Гуся было мокрое, к нему пристали серые шерстинки, глаза сверкали. Танька ступила шаг назад.

— Уходи! — вскочил Гусь. — Нечего тебе тут делать!..

Ничего не сказала Танька, лишь брови сдвинулись на ее бледном лице. Она повернулась и так же тихо, как и

пришла, направилась в сторону деревни. А Гусь снова лег на траву и незряче уставился в небо...

Кайзера похоронили вечером здесь же, под елкой. Собрались все ребята Семенихи. Не было лишь Витьки

Пахомова — в колхозе начался сенокос. Не пришла на похороны и Танька...

Co смертью Кайзера в душе Гуся что-то надломилось. Он стал молчаливей, темные глаза его смотрели на мир

угрюмо и по-взрослому мрачно, ходил он теперь ссутулясь и нигде не находил себе места.

Кайзер снился ему каждую ночь, как живой, мерещился в сумраке сарая, а иногда Гусь явственно слышал

тихое поскуливание или просыпался от ощущения, что волчонок лижет ему руку горячим шершавым языком. И

тогда сами собой закипали на глазах слезы, и Гусь чувствовал себя настолько одиноким, несчастным и никому не

нужным, что ему не хотелось жить. Он вытаскивал из-под подушки ошейник Кайзера, до боли в пальцах сжимал

его и терся мокрой щекой о жесткую кожу, которая еще хранила — или это ему казалось? — запах волчонка...

— Эх, Кайзер, Кайзер, — шептал Гусь.

А тут еще получилось так, что дружная компания Гуся распалась. Толька надолго угодил в городскую

больницу, Вовка Рябов переметнулся к Витьке Пахомову и ходил за ним, как привязанный; между Витькой и Гусем

растерянно метался Сережка. Остальные ребята, бывшие поклонники Гуся, которых он по малолетству еще не

принимал в свою компанию, завороженные Витькиной охотой, тоже потянулись к Пахомову.

После гибели Кайзера они окончательно отшатнулись от Гуся, который уже ничем не мог их удивить, и все

свои симпатии отдали Витьке. Поощряемые взрослыми — Витька не то, что Гусь, не шалопай, работящий парень!

— они охотней, чем прежде, ходили на сенокос, всячески набивались Витьке в друзья и бывали необыкновенно

довольны, когда он брал с собой, давал носить ласты, маску и трубку, в на обратном пути — подстреленную рыбу.

А Гусь томился в одиночестве. Особенно угнетала его размолвка с Танькой. И как это получилось, что он

накричал на нее, когда самому было тошно? Разве Танька была хоть в чем-нибудь виновата? Ведь и он, случись у

Таньки горе, тоже пришел бы к ней — не смог бы не прийти!

Гусь понимал, что он должен попросить прощения за свою горячность, но как это сделать, если Танька не

заходит и даже не показывается на улице? Сережка сказал, что она ни с того ни с сего засела за книги и не ходит

даже в кино. Конечно, если бы не было у Шумилиных бабки, Гусь сам рискнул бы прийти к Таньке. Но бабка... Она

всегда сидит на сундуке возле окна, будто примерзла. Не будешь же при ней просить прощения у девчонки!..

Невольно думалось и о том, что если бы Танька желала ого видеть, она бы нашла время забежать хоть на минутку.

Гусь не знал, что делать, куда себя деть.

Сережка, сочувствующий другу, не раз предлагал Гусю пойти вместе со всеми ребятами на Сить.

— Чего ты все время один да один? — говорил он. — А на Сити знаешь, как хорошо! Немножко поработаем,

потом — купаться... С маской поплаваешь...

Но Гусь взрывался: