Сить - таинственная река - [14]
спящим. И он бы сразу понял, что она любит его...
Танька не заметила, как прошла половину пути. Вот и просека. Теперь надо идти влево до квартального
столба, потом снова повернуть на юг и идти до тех пор, пока просека не упрется в Сить. А там берегом до шалаша
совсем близко.
И вдруг Танька вспомнила: Гусь-то в шалаше не один, он с Аксеновым, которого, говорят, избил отец! И она
стала придумывать, куда бы мог исчезнуть Толька хотя бы на час, на полчаса. Она представила: Гусь болен, он
лежит в шалаше, он не может подняться, и Толька сначала уходит за дровами, а потом идет ловить рыбу. Но рыба
ловится плохо, и Толька простоит на берегу с удочкой до самого обеда...
Танька успокоилась и прибавила шаг. В желтом, белыми горошинами платье в талию, стройная и гибкая, она
шла легко, не испытывая никакого страха в этом дремучем глухом лесу. Пустая тарка тихо позвякивала о ветки.
Тряпка, который был перевязан Толькин нос, так присохла, что ее пришлось отмачивать. Гусь подогрел на
костре воду, поставил котелок на пень возле шалаша и строго сказал:
— Вставай на четвереньки и опусти нос в котелок!
Толька послушно наклонился. Но от теплой воды и от того, что голова была ниже туловища, разбитый нос
заныл. Толька захныкал.
— Не скули! Терпеть надо! — цыкнул Гусь.
— Я терплю, — прогундосил Толька,— да ведь больно...
Кайзер, лежавший возле шалаша, насторожился, тихо встал и осторожно направился в лес.
— Отмачивай, а я посмотрю, чего там, — сказал Гусь и пошел за волчонком.
Впереди меж деревьев мелькнуло желтое платье.
«Кого еще леший несет!» — удивился Гусь и встал за дерево. Ждать пришлось недолго. Скоро из-за сосен
показалась Танька. Увидев волчонка, она вздрогнула, остановилась, потом тихо позвала:
— Кайзер, Кайзерушко! Иди ко мне. - Кайзер поднял голову и резко затрусил на знакомый голос. Однако
вплотную к Таньке не подошел, а остановился в нескольких шагах, выжидающе глядя на Танькины руки.
— Глупенький! Нету у меня ничего! — так нежно сказала Танька, что Гусю сделалось зябко.
Он вышел из-за сосны и приблизился к девушке.
— Чего пришла? — спросил хмуро.
Она склонила голову и молчала.
— A в тарке что? — снова спросил Гусь.
— Ничего. Пустая...
— Пустая. Сама ты пустая!.. Хоть бы хлеба принесла. Или молока. А то притащилась, сама не знаешь зачем.
Гусь свистнул Кайзеру, повернулся и побрел к шалашу. Через минуту не стерпел, оглянулся. Танька стояла все
так же, опустив голову, и будто разглядывала свои туфли.
— Ну, чего стоишь? Пришла, так иди уж. Хоть перевязку Тольке сделаешь.
Бессловесная и робкая, совсем не похожая на обычную Таньку, задиристую и бойкую, девушка стояла
одиноко, будто весь мир покинул се.
— Так иди же! — мягче сказал Гусь и обождал, пока Танька подошла.
Толька все так же стоял на четвереньках.
— Ой, что это он делает? — вскрикнула Танька.
— Нос отмачивает.
— Нос? Зачем?
— Надо, значит, — и Тольке: — Хватит теленком-то стоять, поди отмокло!..
— Кажется, еще нет, — отозвался Толька.
Пока Гусь ходил следом за Кайзером, Толька, конечно, не отмачивал повязку, а стоял на коленях,
прислушиваясь к разговору.
Гусь молча взял его за ворот рубашки.
— Вставай. Вон врачиха пришла, перевяжет.
— He... лучше ты...
Повязка действительно плохо отмокла, и Гусь долго снимал ее. Танька стояла рядом и испуганно смотрела на
коричневую от крови тряпку, которую слой за слоем отдирал Гусь с Толькиного лица. Когда повязка была снята,
Гусь так и ахнул: распухший нос был сворочен налево.
— Гад, он же уродом тебя сделал!
Толька осторожно потрогал кончиками пальцев нос и заплакал. Плакал он навзрыд, по-ребячьи, размазывая по
щекам слезы, которые, смешиваясь с кровью, так обезобразили его лицо, что смотреть на него стало страшно.
— Ты замолчишь или нет! — рявкнул Гусь. — В медпункт надо идти, а не реветь.
Он швырнул Таньке остатки своей майки.
— Перевязывай, а я переметы пойду смотреть.
У Таньки дрожали руки, она боялась прикоснуться к Толькиному лицу.
— Такие, как ты, на фронте бойцов из-под пуль вытаскивали, а ты нос перевязать не толкуешь! А еще
врачом собираешься быть...— в сердцах сказал Гусь и сам принялся за перевязку.
Не обращая внимания на вскрикивания Тольки, он обмотал тряпкой его лицо и взялся за удочки.
— Можно, и я с тобой? — тихо спросила Танька.
— Иди. Не жалко.
Они встали на плот, оттолкнулись от берега.
— А ты знаешь, ведь Пахомовы из города приехали, — сказала Танька. — Насовсем.
— Ну и дураки. Все в город, а они — из города.
Танька хоть и не была согласна с таким мнением, но спорить не стала.
— Ты Витьку ихнего знаешь? — спросила она.
— Нет. А что?
— Он тоже седьмой класс кончил. У него подводное ружье есть. И ласты, и маска.
— У Витьки-то? Врешь!
— Чего мне врать? Сама видела. Он на Вязкую старицу плавать ходил. Кучу рыбы настрелял! Большущих
язей и одну щуку. Он так здорово плавает! ты бы посмотрел!..
Гусь ревниво искоса взглянул на Таньку и усмехнулся:
— Уже влюбилась?
Танька вспыхнула.
— Если хочешь знать, он лучше тебя! — выпалила она.
— Где уж мне! — деланно вздохнул Гусь. — И Лешки-моряка лучше?
— Если ты не перестанешь, я брошусь в реку! — с отчаянной решимостью сказала Танька.
— Бросайся, не держу. Тут, между прочим, крокодил живет — щука такая... Прошлый раз чуть всех нас не
