Сироты вечности - [420]

Мы врезались.

То есть не врезались, а прошли через твердую изнанку сферы, в мгновение ока миновали милю или две океана, пять-восемь миль синего неба над ним и понеслись через космос к следующей – одиннадцатой небесной сфере, согласно описанию «Музы». К той, что находилась всего в восьмидесяти девяти а. е. от невозможно бело-голубого солнца.

– Мы сбросили двадцать пять процентов скорости, – сообщила «Муза».

– Это не… так не… мы не могли… – запинаясь, выговорил Тули. – Я хочу сказать… клянусь зубами Абраксаса!.. даже если граница сферы пористая, столкновение с океаном и атмосферой… в смысле… замедлить на двадцать пять процентов от…

– Да, – согласилась «Муза», – мы только что испытали невозможное. Мы не могли выжить. Скорость не могла снизиться так сильно за такое время. Столько кинетической энергии не рассеялось бы без катастрофических последствий. Девять минут до столкновения со следующей сферой.

Мы прошли одиннадцатую сферу на восьмидесяти девяти а. е., потом десятую на пятидесяти пяти а. е. – хотя «Муза» и сказала, что такие расстояния мы должны были бы преодолевать много недель даже на теперешней скорости, составлявшей десятки процентов от световой. Она предположила, что время внутри и снаружи корабля расшаталось, но нас это ничуть не занимало. Мы приближались к девятой сфере, которая вращалась в тридцати четырех а. е. от бело-голубой звезды.

«Пылающая Муза» пронзила океан, в точности как первые три раза (и Тули пробормотал себе под нос «гиперкавитация», как будто это слово и впрямь что-то означало), однако на сей раз мы не пронеслись через атмосферу в космос.

«Муза» медленно взмыла, достигла вершины дуги, зависла, как воздушный шар, в нескольких тысячах футов над почти-но-не-совсем ровным простором бурых гор, зеленых полей и лесов, потом начала падать.

Она включила свои двигатели почти плавно. Мы пролетели над побережьем и понеслись над равнинами в сторону гор.

– Нам надо сесть на столовой возвышенности, – объявил драгоман.

– Кто приказал нам сесть там? – спросил Кемп. – Пимены?

Драгоман снова улыбнулся и помотал головой.

Наша гностическая вера учит, что архонты – низшие мироправители, Пимены – пастыри (хотя евангелия не объясняют нам, кого они пасут), а демиурги – архитекторы, творцы, истинные (хотя ущербные и дурные) создатели наших планет и вселенной, Абраксас же – Бог всех противоположностей, Сатана и Спаситель, Любовь и Ненависть, а также все другие истины вместе.

Теперь мы стояли рядом с кораблем, вдыхая благоуханный воздух мира девятой сферы, и демиурги приближались к нам с той стороны, которая могла быть севером.

Никто из нас не видал такого дивного мира. С возвышенности нам открылись сотни, если не тысячи квадратных миль изумрудных лугов, золотых полей, похожих на спелую пшеницу, тысячи акров далеких плодовых садов, еще тысячи акров дикого по виду леса до самых зеленых отрогов длинного хребта, снег на горных вершинах, небо с грядами кучевых облаков, уходящих в синеву миль на десять; далеко справа черными полосами лил дождь, еще дальше в стороне, которую мы решили считать западом, угадывался берег, над которым мы только что пролетели, и за ним океан. Со всех сторон неслись ароматы травы, деревьев, свежего воздуха, дождя, цветения и жизни.

– Это Небеса? – спросила Конделла драгомана.

– Почему ты спрашиваешь меня? – проговорил голый драгоман и пожал плечами.

Тогда-то на севере и показались три приближающихся демиурга.

В первые минуты на столовой возвышенности мы уже видели здешнюю жизнь: огромных белых птиц вдалеке, маленькие стада четвероногих животных в море зеленой травы вокруг (когда-то на Земле были такие антилопы и олени), большие серые тени в далеких лесах – слоны? носороги? динозавры? жирафы? Это могли быть любые вымершие крупные животные Земли.

Мы не взяли с собой биноклей, и, чтобы рассмотреть подробней, нам потребовалось бы вернуться на «Музу» и прибегнуть к ее оптике, а теперь, когда приближались демиурги, об этом не было и речи.

Мы и на миг не усомнились, что эти трое принадлежат к расе Творцов, хотя в наших евангелиях и на церковных витражах не было изображений нашего демиурга или его собратьев.

Они были шестьсот-семьсот футов высотой – так что хотя их ноги ступали по траве внизу, головы были выше столовой горы, вздымавшейся футов на триста-четыреста. При всем своем росте они не казались массивными, поскольку на две трети состояли из трех длинных, многосуставных ног, отливавших металлической краснотой и опоясанных черными и синими полосами. Ноги сходились к почти искусственному на вид плоскому треугольному торсу, утыканному металлическими бляхами. Огромные табуреты на трех живых ногах, – так позже описывал их Тули.

Однако вниманием нашим завладели последние футов сто демиургов – те, что над ногами и плоским треугольным торсом.

Вообразите встающего над этим металлическим торсом наутилуса высотой в двадцать этажей, не что-то похожее на раковину наутилуса, а саму разделенную на камеры витую раковину – три раковины в данном случае, все с характерными тигровыми полосами, и в нижнем устье каждой из них – самого живого демиурга.