Сироты на продажу - [21]

Потом Пия поднялась по ступеням соседнего здания и вошла в подъезд.

Что она задумала?

Глава третья

В то время как похоронные конторы были забиты мертвецами, покойницкие больниц переполнились — трупы лежали даже в коридорах, — а в городских моргах тела уже не помещались внутри и их складывали прямо на улице, в тесной полутемной квартире в переулке Шанк Пия изо всех сил пыталась выжить и позаботиться о братьях. Прежде чем принять решение, она восемь дней мучилась от нарастающей тревоги, не зная, безопасно ли выходить на улицу. Она распределила скудные запасы так, чтобы их хватило подольше, и кормила близнецов готовой смесью, добавляя к рациону ложку овсянки, вареные яйца, картошку и морковное пюре. Жалея, что невнимательно следила за тем, как мутти готовит, Пия даже пыталась сварить чечевичный суп, но крупа получалась или полусырая, или совсем разварившаяся, и суп приобретал вкус известки, перемешанной с макаронами. Все равно приходилось его есть, чтобы остальное досталось близнецам. Заменитель кофе был отвратительным, но девочка пила его, хотя не любила даже настоящий кофе. Не важно, что у нее сводило живот и хотелось попить чего-нибудь кроме темной бурды и воды: главное — накормить Олли и Макса. Пия готовила им все, что можно было размять до кашеобразного состояния. Сама же перебивалась твердой или слишком противной на вкус пищей вроде корок хлеба или чечевичного супа.

Когда у нее появлялась свободная минутка между приготовлением еды, сменой подгузников и укачиванием малышей, она выглядывала в окно, чтобы выяснить, не появились ли в переулке люди и не закончился ли кошмар. Она надеялась на чудо: вдруг фатер вернется домой с войны и как раз успеет спасти их? Но чуда не происходило. Время от времени из домов спешно выходили соседи с обезображенными горем и страхом бескровными лицами, чтобы оставить на ступенях завернутые в простыни тела родственников. В остальное время переулок был пуст. Пия думала о том, что нужно вынести мутти, но у девочки не хватило бы сил в одиночку спустить тело с третьего этажа. К тому же ей не хотелось бросать мать на улице. Это представлялось неуважением. Пусть лучше мутти останется с ними в квартире.

Вспомнив похороны, на которых она бывала в Хейзлтоне, девочка сделала все возможное, чтобы отдать матери последние почести: тщательно расчесала ей волосы и украсила наволочку бумажными цветами, сделанными из страниц школьного учебника. Ей было все равно, если ее отругают за испорченную книжку. Неизвестно, вернется ли она вообще в школу. Потом Пия накрыла мать еще одним одеялом, чтобы той не было холодно, и попыталась закрыть ей рот и отереть влажной тряпицей кровь с лица, но отказалась от этой затеи, потому что давить и тереть приходилось слишком сильно.

Каждое утро она проверяла веревку, ожидая послания от Финна, но ее записка так и висела снаружи у его окна, мокрая от дождя и растрепанная октябрьским ветром. От одного взгляда на нее Пию бросало в дрожь. Если бы не раздающиеся за стеной приглушенные голоса, грохот упавших предметов и скрежет передвигаемой мебели, она бы подумала, что они с братьями — последние люди на земле. Порой она слышала отдаленные мучительные стоны и рыдания и представляла, что инфлюэнца истребит их всех по очереди и в городе не останется ни одной живой души.

Горе и отчаяние почти поглотили Пию.

На четвертый день она перестала ждать ответа от Финна. А когда открыла дверь спальни, чтобы достать для братьев теплую одежду, то отпрянула и в ужасе прижала руку ко рту. Прежде ей не доводилось сталкиваться с таким кошмарным запахом. Когда они только въехали в квартиру, отец нашел под печью дохлую мышь, и Пию тогда чуть не вырвало, но эта вонь была гораздо хуже.

Девочка застыла на пороге комнаты, задержав дыхание и силясь подавить рвотные позывы; в то же время она не могла оторвать глаз от тела мутти на кровати, которое чудовищно изменилось. Заставив себя войти, Пия выгребла все вещички мальчиков из комода и поскорее выскочила из спальни. Захлопнув за собой дверь, она, тяжело дыша, прижалась к ней спиной. Кошмарный запах, казалось, прилип к коже, застрял в волосах и навеки поселился в ноздрях. Девочка бросила одежду близнецов на стол, подбежала к ведру для умывания и намылила руки, лицо и волосы последним кусочком мыла. Это не помогло. Тогда Пия схватила с бельевой веревки подгузники и тряпки и, заливаясь слезами, законопатила щель под дверью.

— Прости, мутти, — бормотала она, — я знаю, ты не виновата.

Когда Пия в первый раз увидела телегу могильщиков, собирающих тела, она хотела позвать их из окна и спросить, нет ли новостей: может, эпидемия пошла на спад или врачи нашли лекарство от инфлюэнцы. Потом она решила, что не стоит привлекать к себе внимание. Эти люди могут доложить о ней куда следует, придут полицейские, увидят, что мутти мертва, и заберут близнецов. Тогда она, скорее всего, никогда их больше не увидит. Нет, она не позволит отнять у нее братьев. Пусть ей всего тринадцать, Пия будет заботиться об Олли и Максе, пока не вернется отец. Она обязана, другого выхода нет.

Хотя она неустанно купала, переодевала и кормила малышей, они кричали день и ночь напролет. В те редкие минуты, когда они засыпали одновременно, девочка выскакивала на задний двор за водой и в туалет, надеясь, что за эти несколько минут мальчики не проснутся и не свалятся с кровати и что она не столкнется ни с кем из соседей, особенно с мистером Хиллом. Мутти обычно носила сыновей вниз на перевязи, а потом возвращалась, таща в каждой руке еще и по ведру воды. Но Пия не удержала бы одновременно братьев и ведра. К тому же, если брать малышей с собой, получится дольше. Иногда, чтобы, лишний раз не выходить на улицу, она использовала вместо туалета хозяйственное ведро и выносила его позже, но за водой приходилось спускаться регулярно. А воды требовалось много: чтобы разводить детское питание, разбавлять размятую еду, мыть посуду, протирать попки мальчикам, стирать подгузники — бесконечное количество подгузников. Порошка Пия старалась использовать как можно меньше, но и он заканчивался.